Автобиография. Вместе с Нуреевым

«Рудольф был человеком, который не оглядывался назад, – рассказывал в интервью его личный массажист Луиджи Пинотти. – Он не говорил о прошлом. Вот только Нуреев время от времени вспоминал маму, рассказывал о каких-то моментах из детства, связанных с ней. Он был художником, мастером своего дела, а политика его вообще не интересовала. Я помню, как мы обедали с Джимми Картером[23], с Франсуа Миттераном[24], с Джоном Кеннеди[25]. Ни разу не слышал, чтобы Нуреев разговаривал с ними о политике. Максимум: “Было приятно познакомиться”, и, конечно, беседы о погоде и искусстве. Он, действительно, с уважением относился к стране, в которой работал, к ее культуре, кухне. Помню, как Нуреев советовался со мной, что ему выбрать на обед, когда впервые оказался в Италии. Он любил есть ризотто, рукколу, помидоры черри, стейк. В Италии Рудольф становился итальянцем. Помню, как-то утром он постучал в дверь моего номера и сказал, что хочет посетить дом-музей Луиджи Пиранделло[26]. Я у него спросил, кто это такой? Он знал, кто такой Пиранделло, а я нет. С ума сойти!»

Меж тем на Родине о Рудольфе не забыли. Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев был в бешенстве. Год назад они привечали этого юнца на правительственной даче – и вдруг такой поворот.

Народная артистка СССР, советская и российская балерина, балетмейстер Майя Михайловна Плисецкая вспоминала: «Один человек из КГБ писал в книге воспоминаний, что ему было дано задание переломать Нурееву ноги. Поговаривали, что поначалу Хрущев требовал разобраться с изменником Родины таким образом, но затем смягчился и приказал воздействовать на Нуреева через окружение».

«Хуже бегства танцовщика балета для Советского Союза могло быть только, если бы сбежал космонавт, – прокомментировал случившееся политический обозреватель Валентин Зорин. – Вспомните, это был 1961 год – разгар холодной войны. Своим поступком Нуреев нанес удар по репутации страны, по самолюбию руководителей этой самой страны».

«После того как Рудик “бежал”, мы понимали – с ним могут сделать что угодно, – рассказала в интервью Тамара Закржевская. – Могут сбить машиной, толкнуть под машину, сделать укол, после которого он не проснется».

Перед первым выступлением после «бегства» Нуреев получил три конверта – письма от мамы, отца и любимого педагога. Мама умоляла вернуться, отец проклинал.

«Письмо от Пушкина очень расстроило. Единственный человек, по-настоящему хорошо знавший меня, похоже, не мог понять, что со мной произошло. Он писал, что Париж – город упадка и его загнивание вскоре коснется и меня: что, если я останусь в Европе, я не только потеряю танцевальную технику, но и утрачу нравственный облик. Мне надо немедленно вернуться домой, ибо никто в России никогда не поймет моего поступка», – рассказывал Нуреев.

«Когда Пушкин узнал, что Рудик попросил политическое убежище во Франции, ему стало плохо, – вспоминает Тамара Закржевская. – Я была рядом с Александром Ивановичем. Давление у него зашкаливало. Пришлось несколько раз вызывать “скорую”. Через некоторое время после случившегося ему позвонили из компетентных органов, попросили написать своему ученику письмо и отдать сотруднику КГБ, не запечатывая конверт. Указаний, что именно нужно написать в письмах, не давали. Надеялись, что все, кто был близок Рудольфу (а письма должны были написать все эти люди), проявят благоразумие и будут просить его вернуться домой, в Ленинград».

Из интервью артиста:

«Однажды мне позвонила мама. Поначалу я был поражен: откуда мама могла знать, что я в Довиле? Как отыскала мой номер телефона? Потом сообразил: в КГБ знают, где я в настоящее время нахожусь. А значит, пора отсюда уезжать. Мама плакала в трубку и, как и в письме, просила вернуться. Я тогда сказал ей:

– Мама, ты забыла задать мне вопрос.

Она не расслышала и я повторил.

– Какой вопрос? – встрепенулась она.

– Ты счастлив здесь?

– Ты счастлив там, сынок?

– Да!»

И пусть вместе с самолетом и возможностью вернуться домой улетели от него коллекция балетных туфель и трико, которые он покупал в разных странах, любимый парик а-ля Мэрилин Монро и игрушечный электрический поезд, напомнивший ему о детстве… С ним остался он сам – мечты, надежды, жажда жить и танцевать.

Нет, он не боялся всего того, что ему напророчила переводчик. Он знал, чем заняться во Франции.

«Перед тем как вручить мне вид на жительство, чиновник задал несколько вопросов, главный из которых сводился к тому, каким будет мой источник доходов во время пребывания во Франции. Я ответил, что надеюсь в ближайшем будущем получить несколько предложений. Вероятно, источником моего дохода будет работа в труппе маркиза де Куэваса.

Уже в конце недели я действительно подписал официальный контракт», – рассказал в интервью Нуреев.