– Ну не знаю, – сказала Юля. – За три дня многое меняется. Три дня, сам подумай! Что угодно может случиться. Тем более что это я тебе вот здесь говорила три дня назад, а к Колдунову он ездил полгода назад, считая от того дня, когда Марина к нему пришла. Может быть, они встречались, может быть, между ними был какой-то тяжелый разговор. Может быть, он все же на что-то надеялся…
– Снова снискать благосклонность? – пожал плечами Игнат.
– Например.
– Зачем? Чтоб она к нему ушла от Капустина? Вообще-то, конечно, это нормальный сюжетный ход. Как спасти любимую женщину, мужа которой вот-вот сведут на нет? Очень просто. Пусть она быстренько разведется с этим врагом и выйдет за него, потому что его – он уверен – не тронут. Придворный живописец, любимец народа и все такое. Ладно, допустим. Но как же Аня? Любимый пасынок Вася? Наплевать? Не уверен. Не в характере. Ну хорошо, допустим. Но инстанции, – тут Игнат поднял палец к потолку, – могут не одобрить. Аморалка типа. И ты уже не придворный живописец, не любимец народа, а говно.
– Зачем обязательно развод и замуж?
– А что тогда? Хотел, чтоб она ему отдалась тайком от мужа? Зачем это? Им уже близко к сорока…
– Не близко к сорока, а ему тридцать семь, а ей тридцать пять, наверное, – тут же поправила она и даже стукнула кулаком по дивану.
– Ну ладно, ладно! – покивал Игнат, понимая, почему Юля так возмутилась. Кстати, а сколько ей на самом деле лет? Если в точности? Ладно, потом разберемся. – Но все равно. Одна тысяча девятьсот тридцать девятый – это не две тысячи шестнадцатый. Тогда люди старели раньше. К сорока – это уже совсем взрослый мужик и совсем не молодая тетка. Ей противно, потому что ее как будто вынуждают ему дать. Он вынуждает, обстоятельства вынуждают, какая разница. Вынужденный секс – самый противный.
– Спасибо, объяснил, – сказала Юля.
– Ему тоже без интереса. Он ее трахал, когда ей было двадцать пять примерно. Или даже меньше. А сейчас – зачем? Что он там, извини меня, найдет? – Игнат снова сообразил, что сказал ужасную бестактность, имея в виду и возраст Юли (ей-то было наверняка больше двадцати пяти), и вообще вот такое одномерно-плотское отношение к женщине, но уж деваться некуда, и он попытался вывернуться: – Какие он там найдет новые чувства? Или ожившие старые? Они не оживают. Как говорится,
– Согласна, – сказала Юля. – Почему же он отказал?