Автопортрет неизвестного

– Наверное, понял, что перед ним стена. Лавина. Рок. Страшное чувство – когда единственное, что ты можешь сделать для человека, – это погибнуть с ним вместе. Помню историю, мне один англичанин рассказывал. Старик. Про своего отца. Его отец был корабельным священником. Война. Корабль взорвался на мине. Помаленечку тонет, а команда рассаживается по шлюпкам. А одного матроса придавило переборкой, ноги ему поломало, как-то расплющило и придавило, и он вылезти не может. И вот этот священник остался с ним, с этим матросом. Не оставил его умирать одного, не оставил его, придавленного, чтоб вода поднималась, в общем, весь этот ужас. Остался с ним и утонул вместе с ним.

У Юли вдруг полились слезы.

– Потрясающе, – сказала она. – Великий человек.

– Да, – сказал Игнат. – Я тоже заплакал, когда услышал. А потом подумал: у него остались жена и трое детей. Конечно, пенсия, уважение, все такое, но они очень нуждались. А сын и вовсе не знал своего отца. Такое величавое самопожертвование хрен знает зачем.

– Как это зачем? – изумилась Юля. – Он же святой человек! У святых не бывает никаких «зачем». Он на самом деле не мог, чтоб другой человек умирал в темном трюме, всеми брошенный.

– Ага. Вот он умер рядом с ним. То есть утонул. И оставил жену с тремя детьми, – повторил Игнат. – Сын не увидел отца. Сын потом родился, мать тогда была беременная. Маленькие дочери его не запомнили. Обрек свою семью на бедность, жену на вдовство, детей на сиротство. Как хорошо!

– Он в Бога верил! – сказала Юля.

– Ага. То есть он с неба, сверху смотрел на свою семью и радовался? Или плакал от раскаяния? Матрос все равно бы погиб. Его было не спасти. Можно было дать ему христианское наставление, исповедовать – и на шлюпку. Или попросить мичмана пристрелить беднягу. Не знаю. Ты в Бога веришь?

– Не знаю, – сказала Юля. – Я бы так сделать не смогла. Хотя потом, конечно бы, плакала.

– Я тоже, – сказал Игнат. – Что-то здесь есть такое, основное. Но если честно, не знаю. Может, он на самом деле верил в Бога. Что Бог сейчас его и этого матроса возьмет на небо и они полетят, полетят… А иногда мне кажется, что это было самоубийство.

– Ты что?