Автопортрет неизвестного

– Допустим. В общем, дальше всё как ты сказал: Аня пошла на их старую квартиру, там ей сказали, куда Алеша переехал. На улицу Десяти лет Октября. Дали адрес. Она поймала такси и поехала, – сказала Юля, хотя она сама только что возмущалась таким предположением Игната.

– В Москве, ночью, летом сорок второго года – такси?! – мстительно захихикал Игнат. – Скажи уж прямо: «вызвала Убер». Я б даже сказал, Über alles! Хороший бренд для Москвы сорок второго года.

Юля тоже засмеялась, увидев, как они вдруг поменялись ролями в этом разговоре о такси. Трудно писать о прошлой жизни, правда.

– Да, да, ты прав. Прости. В войну такси не было, я знаю. Все таксопарки расформировали. Но зато были «леваки», их так и называли. Шоферы служебных машин левачили. Так что она взяла левака и поехала к Алеше.

– А если пешком? – не отставал Игнат.

– Не выходит. С Ордынки на Девичье поле – пешком далековато. Хотя нет. Можно и пешком. Не через Пироговку, а через Хамовники. Час времени примерно, если быстрым шагом. С Ордынки на Садовую, через Крымский мост и сразу налево, Хамовнический плац, потом по Большим Кочкам до Усачевки. Пять километров максимум. Хорошо, полтора часа. Пусть будет пешком. Она пришла к нему в шесть тридцать утра. Доволен?

– Счастлив, – сказал Игнат.

– Вот, – сказала Юля. – Записываем:

Аня думала, что Алеша будет счастлив.

Она пришла к нему утром, в половине седьмого утра, они вместе позавтракали, а вечером он был молчалив, устал, поужинали совсем молча. Потом он сказал, что спать пора. Она сняла покрывало с кровати – днем, когда он был на работе, она все вымела-вычистила и постелила свежее белье. Она сняла покрывало, взбила подушки, а потом погасила свет. Алеша вышел из комнаты. Она подумала – умываться пошел. Разделась и легла. Его долго не было, минут десять, и она уже начала немножко беспокоиться и чуточку злиться, спать ей не хотелось, потому что она днем, сделав в комнате уборку, прилегла и немножко подремала. Отдохнула часок, и ей приснилось, что она все правильно сделала, прямо как будто голос внутри сказал: «Все правильно». Потому что, когда Вася ушел на фронт, на нее навалилась пустота. От всех этих громких ссор Васи с Алабиным у нее осталось одно – Алабин человек очень добрый, щедрый, верный, ласковый, но нехороший. Совсем никудышный. Сказала бы – гад ползучий, но так нельзя говорить и даже думать, она же в его доме живет и на его деньги покупает себе разные красивые вещи. Вот от этого у нее и настала пустота в сердце. Алабин, наверное, это почувствовал, хотя никак не показывал. Но она чувствовала, что он чувствует, что она его больше не любит, не уважает, не восхищается им. От этого было совсем невозможно жить. Ночами она слушала, как сопит Алабин, и вспоминала Алешу. А тут Вася пропал без вести, и терпеть стало не надо, и Алеша пришел к ним на Калужскую. Так что одно к одному.

Лежа в свежей постели, она ждала Алешу и злилась, потому что ей хотелось. У нее с Алабиным уже месяц ничего не было. А то, что сегодня было извещение о Васе, и страшно стало, что он погиб, – от этого ей хотелось еще сильней. Ей всегда хотелось, когда страшно. Первый раз с Алешей у них было, когда они вдвоем плавали на пароходике по Москве-реке и вдруг пароходик стал тонуть. Все обошлось, но она так страху натерпелась, что на берегу, когда они вылезли и стали сушиться в кустах, вдруг так захотела, что сама на него набросилась, хотя за полчаса еще, когда он на этом пароходике брал ее под руку, она руку выдергивала, и шлепала ладонью по его руке, и приговаривала: «Ну, ну, без этого чтобы!», хотя ей было уже восемнадцать лет и пять месяцев.