Автор и герой в эстетическом событии

¹⁰⁵ В «Метафизике» Аристотель излагает учение пифагорейцев, которые, в частности, «видели, что свойства и соотношения, присущие гармонии, выразимы в числах». Вместе с тем «им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо числам», так что «элементы чисел суть элементы всего существующего», и «все небо есть гармония и число» (Книга I, гл. 5). Ср.: «Уже пифагорейцы определяли гармонию как единство в многообразии» (Кон И. Общая эстетика. С. 84). Липпе считал «общим эстетическим принципом формы» «единство многообразия», «принцип дифференцирования общего момента» вместе с «монархическим подчинением» – главенством одного из элементов над другим (Липпе Т. Эстетика. С. 372, 373). Ср. также с анализом исследователя, согласно которому «старое положение о единстве в разнообразии» «служит для Липпса исходной точкой эстетического субъективизма. Эстетическое наслаждение происходит от единого и целостного восприятия разнообразных элементов, сведенных вместе. <…> Дело вовсе не в объективно существующем единстве в разнообразии, а в непосредственном приписывании воспринимающим субъектом этого единства объекту восприятия» (Аничков Е. Очерк развизтия эстетических учений. С. 176).

¹⁰⁶ Липпе, связывающий категорию «красоты» с «эстетической оценкой» объекта, считал, что основа оцениваемого, «ценность», есть «объективированная жизнь» моего «я», «каким я являюсь и себя чувствую в созерцании эстетического объекта». Понятие ценности при этом Липпсом понято в духе чистого субъективизма: «Эстетическое чувство ценности есть чувство ценности этого я.

Это мое непосредственное чувство активности, чувство силы, величия, размаха, свободы» (Липпе Т. Эстетика. С. 389, 390).

¹⁰⁷ Ср.: «Собственно субъект игры – <…> это не игрок, а сама игра. Игра привлекает игрока, вовлекает его и держит»; «Играющий познает игру как превосходящую его действительность» и т. п. (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 152, 155).

¹⁰⁸ Игра, пишет Гадамер, «будет не тем, кто в ней участвует, а тем, кто ее смотрит. В нем игра как бы поднимается до своей идеальности» (Истина и метод. С. 156).

¹⁰⁹ Ср. анализ «самоутверждающегося» и одновременно «диалогического» «слова» героя «Бедных людей» в: Д, 22 и далее.

¹¹⁰См. прим. 88, 89.

¹¹¹ «Творчество есть <…> полная сосредоточенность всей духовной и физической природы. <…> Вся духовная и физическая природа должна быть устремлена при творчестве на то, что происходит в душе изображаемого лица» (Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве. М., 1962. С. 365).

¹¹²Ср.: ПТ («проблема второго субъекта, воспроизводящего <…> текст <…>». С. 338). В данном месте «Автора и героя…» просматривается в перспективе постановка проблемы исполнения как интерпретации; ср.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 165: «Особенное в исполнительском искусстве состоит в том, что произведения, с которыми оно имеет дело, откровенно представляются для творческой интерпретации».

¹¹³ Ср. о «втором плане» у актера: «Второй план исходит от зерна пьесы. Нельзя допускать для гармоничного спектакля, для театра ансамбля, нельзя допускать, чтобы важнейшие, основные переживания актера, диктующие ему все приспособления, были оторваны от зерна пьесы. Это повело бы к художественному анархизму, спектакль потерял бы единство. Актер отыскивает свой второй план в связи с местом, какое он занимает в пьесе, пронизанной основной идеей, исходящей из зерна» (Немирович-Данченко В.И. Заметки о творчестве актера // Немирович-Данченко В.И. Рождение театра. М., 1989. С. 465).

¹¹⁴ Эпизод нахождения Чарльзом Чаплином своего знаменитого актерского лица, описанный им самим, хорошо иллюстрирует процесс создания актером образа героя, как этот процесс представлен Бахтиным – от грима и костюма к характеру, т. е. снаружи – вовнутрь. Кинорежиссер М. Сеннет поручил юному Чаплину загримироваться под любой комедийный образ: «Я не знал, как мне гримироваться. Моя внешность в роли репортера мне не нравилась. По пути в костюмерную я мгновенно решил надеть широченные штаны, которые сидели бы на мне мешком, непомерно большие башмаки и котелок, а в руки взять тросточку Мне хотелось, чтобы в моем костюме все было противоречиво: мешковатые штаны и слишком узкая визитка, котелок, который был мне маловат, и огромные башмаки. Я не сразу решил, буду ли я старым или молодым, но, вспомнив, что Сеннет счел меня слишком молодым, наклеил себе маленькие усики, которые, по моему мнению, должны были делать меня старше, не скрывая при этом моей мимики.