Автор и герой в эстетическом событии

¹⁸ Здесь имеет место полемика Бахтина с историко-литературными представлениями формалистов, опирающихся на понятие исторического ряда (в частности, ряда литературного). Этими категориями особенно активно пользовался Ю. Тынянов (статьи «Литературный факт», «О литературной эволюции»), который, впрочем, отнюдь не призывал к обособленному изучению литературы (ср.: «Изучение эволюции литературы возможно только при отношении к литературе как к ряду, системе, соотнесенной с другими рядами, системами, ими обусловленной». – Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 281). Так что Бахтин здесь полемизирует с некоей обобщенно-формалистической концепцией, что вообще отвечает методологии, демонстрируемой в СМФ.

¹⁹ С понятием «действительность» Бахтин никогда не связывал представления об объективном бытии, такой интуиции бытийственной объективности у Бахтина вообще нет. Действительность – это очеловеченная событийность, поступок; ср. в связи с этим прим. 59 к ФП и прим. 13 к I фрагменту АГ.

²⁰ Бахтин здесь несколько переформулирует положения ФП, где философской целью было объявлено соединение «мира культуры» и «мира жизни». В СМФ разрабатывается понятие «действительности», в которую наряду с «этическим» вводится аспект «познания»; эта «действительность» становится на место «жизни» ФП, что решительно отделяет интуиции Бахтина от философии жизни. Искомым же бытийственным единством в СМФ оказывается единство культуры; бахтинская «философия поступка» совершает в СМФ сильный крен в сторону культурологии.

²¹ Рассуждая о познании, Бахтин следует Г. Когену, критически осмыслявшему математическое естествознание и стремившемуся именно на нем утвердить систему философии. Для Когена интерес был не в факте науки, но в науке как процессе: «вещь в себе» Канта, на которую ориентирован научный опыт, есть, согласно Когену, бесконечная цель научного искания, вечное «задание», предмет совершенно особый, поскольку имеет чисто мыслимую природу («Теория опыта Канта», «Логика чистого знания»).

²² Ключевое для Бахтина (ср.: ИО) представление о единстве «искусства» и «жизни» (или «действительности» – в терминах СМФ) в данном трактате разработано на языке тогдашней эстетики – под углом зрения соотношения в «эстетическом объекте» «содержания», «материала» и «формы».

²³ Бахтин здесь присоединяется к двум положениям Когена: во-первых, Коген, конципировавший в своей философии лишь доступную для научного опыта сферу, заявлял, что эта бытийственная область порождается самим мышлением (ср., напр., из «Логики чистого знания»: «Только сама мысль может произвести то, что должно полагаться за бытие». – Цит. по: Кн. Евгений Трубецкой. Метафизические предположения познания. М., 1917. Ч. II, гл. VII. С. 223); во-вторых, Коген считал социум общением нравственных субъектов, причем утверждал (в «Этике чистой воли»), что суть отношений в обществе – в «созидании Другого, а через него и созидания Я» (см.: Савальский В.А. Основы философии права в научном идеализме. Указ. изд. С. 299).

²⁴ О завершающей, эстетической функции памяти Бахтин рассуждает в АГ (см. с. 147). Поскольку же, по Когену (с которым Бахтин здесь солидарен, см. предыдущее примечание), познающий сам порождает свой предмет, «формула Платона» о познании – припоминании человеком «занебесной сферы», мира идей, где его душа пребывала до рождения («Федр», 248А—251А), метафизична, более того, мифологична и неуместна в глазах автора СМФ.

²⁵ Можно здесь заключить, что «действительность», отождествляемая Бахтиным с «содержанием», есть «действительность» философии Когена, создаваемая познавательной деятельностью и этическим общением, являющаяся всегдашним «заданием» (ср. прим. 23). Ср. в связи с этим: «“Эстетическое” Коген понимает как своего рода надстройку над другими идеологиями, над действительностью познания и поступка. Действительность, таким образом, входит в искусство уже как познанная и этически оцененная. Однако эта действительность познания и этической оценки является для Когена, как для последовательнейшего идеалиста, “последней действительностью”. Реального бытия, определяющего познание и этическую оценку, Коген не знает» (ФМЛ. С. 30). Из этой примечательной цитаты вытекают по меньшей мере два важных следствия: 1) подтверждение того, что «действительность» СМФ есть «действительность» по Когену; 2) различие позиции Бахтина и Медведева в вопросе о «содержании». Второе следствие, очевидно, имеет прямое отношение к проблеме авторства ФМЛ: вне сомнения, во всяком случае, двойственный характер этого авторства.

²⁶ Ср.: «…Бывают произведения, замысленные, выношенные и рожденные в чисто литературном мире» и т. д. (АГ. С. 270). Как в АГ, так и в данном месте СМФ, Бахтин полемически ориентирован на идеи Ю. Тынянова, выраженные в статье «Литературный факт».