Автор и герой в эстетическом событии

³⁹ Конечно, вводимое здесь Бахтиным понятие «слово» выходит далеко за пределы слова «лингвистического»: бахтинское слово-высказывание личностно и конкретно-событийно, будучи принадлежащим к определенной жизненной ситуации. Позже учение о таком «слове» Бахтин назовет «металингвистикой» (в Д). Философские интуиции Бахтина, связанные с категорией «слова», выраженные уже в этом, одном из первых ее развернутых определений, найдут развитие в его последующих трудах (Д, работы о романе 30—40-х годов, Р, «Проблема речевых жанров»); их же несложно обнаружить и в «спорных» текстах, помеченных именем В.Н. Волошинова. В связи с зарождением категории «слова» в бахтинских воззрениях см. прим. 34, 35, 36 к ФП (слово как поступок).

⁴⁰ Во II части своей «Философии искусства» Б. Христиансен также говорит о содержании, как о «что» произведения, называя форму его – «как» (см. указ. изд. С. 58 и далее).

⁴¹ Имеется в виду познание-процесс по Когену.

⁴² Стоит здесь упомянуть о принципиально ином в философском отношении взгляде русской мысли на роль звука для поэзии: имеется в виду убежденность П. Флоренского в осмысленности и чисто «акустического» плана произведения. Для выяснения смысла отдельных звуков при анализе поэтических текстов Флоренский прибегал к методам каббалы. См.: Священник Павел Флоренский. Имена. М., 1993. С. 18 и далее.

⁴³ Охарактеризованные здесь «отношения» «активного» автора и «пассивного» героя соответствуют представлениям АГ, касающимся проблемы создания «телесной» и «душевной» формы героя. Герой же в его активности, сопротивлении авторскому «завершению», представлен в главе «Смысловое целое героя» АГ и в книге о Достоевском: речь в них идет о выходе произведения за пределы эстетического, в собственном смысле слова, в этическое «бытие-событие».

Примечания к заметкам «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа»

Заметки писались в 1959–1961 гг.; впервые опубликованы в журнале «Вопросы литературы» (1976, № 10) под заглавием «Проблема текста». Напечатаны в ЭСТ, с. 281–307, второе книжное издание – ЛКС, с. 473–500.

Если в О ставится вопрос о возможности понимания чужой культуры; если в заметках МГН ведется обсуждение знания гуманитарного в его отличии от естественно-научного, – то комплекс фрагментов ПТ ориентирован на разработку теории интерпретации текста. Очевидно, что в ПТ обнаруживается определенная грань все той же проблемы позднего Бахтина – проблемы гуманитарного мышления, – а именно грань собственно герменевтическая. «Классическая дисциплина, занимающаяся искусством понимания текстов, – это герменевтика», – пишет немецкий мыслитель, не только восстановивший историю герменевтики, но и приведший к самосознанию эту линию в философии (см.: Гадамер X. -Г. Истина и метод. Указ. изд. С. 215). Бахтин, как автор, в особенности ПТ, выступает в качестве представителя «русской герменевтики». Потому осознание специфики его герменевтики через сопоставление с вариантом Гадамера представляет для исследователя первоочередной интерес. Такое сопоставление является концептуальной основой нашего комментария к ПТ.

Текст — центральное понятие заметок – представлен в них, в первую очередь, в качестве выражения сознания его автора; понимание текста, по Бахтину, происходит через диалог интерпретатора с автором. В противоположность общей тенденции постмодерна к «смерти автора» (затронувшей, заметим, и герменевтику), текст для Бахтина – реальность очеловеченная, и понимание текста принадлежит области гуманитарного в собственнейшем смысле слова. Вместе с тем искомый смысл текста не есть достояние его автора, но является реальностью межличностной, поскольку, по мысли Бахтина, интерпретация – это диалогическое сотворчество. Здесь общее место герменевтики, и дисциплина Бахтина разделяет общую опасность, подстерегающую «гуманитарное знание» – опасность, связанную с отсутствием в этой сфере строгих критериев истины и каких бы то ни было границ для интерпретаторского произвола. Герменевтика – теория без методологии; единственное, на что можно опереться здесь, так это на представление Шлейермахера (отвергаемое Гадамером и «снимаемое» Бахтиным) о необходимости понять собственный замысел автора, – в его, автора же, историческом контексте. Дальше начинается та свобода без берегов, которой, в частности, Бахтин не ставит никаких корректирующих рамок.