В бахтинской философии времени, вне сомнения, присутствует интуиция вечности
(в ранних трактатах ей соответствовала категория «абсолютного будущего»). Но никакого метафизического смысла с вечностью у Бахтина не сопряжено. Бахтинская «вечность» не трансцендентна истории и является чисто аксиологической категорией. В «вечности» происходит исполнение смыслов и завершение диалогов, но при этом «вечность» остается всегдашним «заданием»: в том же О «большое время» видится безграничным. См. в связи с этим также прим. 2.
1
Начало полемике в советской науке по поводу славянского и русского барокко было положено в 1958 году на IV Международном съезде славистов, поставившем вопрос: «Была ли так называемая “литература барокко” в славянских странах?» (См.: Сазонова Л.И. Поэзия русского барокко. М., 1991. С. 3; в данной книге представлена история споров, упоминаемых Бахтиным, и дана библиография проблемы.) Говоря о литературоведческом обсуждении проблемы Ренессанса на Востоке, Бахтин имеет в виду книгу Н.И. Конрада «Запад и Восток» (М., 1966), с которой в О ведет скрытый диалог. Идеи Конрада, сторонника представлений о единых всемирных истории и литературе, были в какой-то степени близки Бахтину благодаря их ориентации на «большие» исторические времена и «далекие» культурные переклички. Однако бахтинская диалогическая методология не имеет ничего общего со сравнительно-типологическим принципом Конрада.2
«Большое время» — категория философии времени позднего Бахтина, противопоставляемая им «малому времени» (см.: МГН. С. 401, 402; РГ. С. 494, 495). «Большое время» измеряется культурно-эпохальными сдвигами, тогда как «малое время» примыкает к моменту создания культурной ценности и меряется масштабом человеческой жизни. В категорию «малого времени» Бахтин вкладывает свою идею о завершенности художественных образов, замкнутости в эпохе их создания и их небытия для последующих эпох (ср. замечание Бахтина в РГ о том, что героев Гоголя «уже нет» как принадлежащих «малому времени», гоголевской эпохе. – ВЛЭ. С. 495): актуальный при жизни их создателя «смысл» этих образов в веках утрачен. «Малое время» в концепции Бахтина имело целью указать на забытые (пусть не навсегда) культурные смыслы: с «малым временем» связана тайна ушедшей с исторической сцены культуры, о которой писал Шпенглер. Так что, выделив такую категорию, как «малое время», Бахтин все же отдал дань блестящему обоснованию в «Закате Европы» представления об определенной неприступности каждой великой культуры.В отличие от «малого», «большое время» обладает не умерщвляющей, но напротив, «воскрешающей», «возрождающей» функцией. Как это понимать? И «малое», и «большое» время, по Бахтину, событийны. «Малое время» соотнесено Бахтиным с актом творчества,
который, по мнению мыслителя, есть в определенной степени умерщвление, «парализация» живой жизни (ср.: БП. С. 234). «Большое» же время соответствует – как особому событию – восприятию; «большое время» – это категория бахтинской герменевтики. В «большом времени» происходят восприятие и интерпретация – собственная «жизнь» произведения. «Большое время», обнаруживающееся в «диалоге культур», воскрешает и при этом преображает забытые, «умершие» и погребенные в «авторской» эпохе, в «малом времени» культурные смыслы. В ранней эстетике Бахтина «большому времени» предшествует эсхатологически окрашенное «абсолютное будущее». Категория «большого времени» содержательно примыкает к понятиям «далеких контекстов» (МГН. С. 401) и «высшего нададресата» (ПТ. С. 359), разработанным в последний период творчества. В бахтинской теории интерпретации «большое время» указывает на герменевтическую плодотворность временной удаленности интерпретатора от эпохи создания произведения (см. также прим. 3).3
Весьма близкие мысли о том, что ход истории – не столько отрицательный фактор, затемняющий смысл древнего произведения, сколько сила, продуктивная для его понимания, присутствуют в герменевтике Х.-Г. Гадамера. «Временная дистанция <…>, – сказано у Гадамера в созвучии с комментируемыми словами Бахтина, – позволяет проявиться подлинному смыслу чего-либо. Однако подлинный смысл текста или художественного произведения никогда не может быть исчерпан полностью; приближение к нему – бесконечный процесс» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Указ. изд. С. 353).4
Здесь и ниже речь у Бахтина идет, в сущности, о непрерывности культурной традиции. Начиная с 30-х годов Бахтина занимала одна традиция мировой культуры – народно-смеховая. Исследуя жанр романа, Бахтин усматривал его связь с данной традицией, – это касается Р, а также позднего варианта Д. Учение о традиции играет большую роль и в герменевтике Гадамера. В творчестве Бахтина самым ярким примером «герменевтической» (в смысле Гадамера) интерпретации, т. е. понимания на основе традиции, является анализ романа Рабле.