Аз есмь царь. История самозванства в России

Стоявшие во главе собора мужчины и женщины носили звания царей, цезарей, князей, пап, патриархов, митрополитов, игумений, дьяконов, епископов, пономарей, попов и других церковников и нередко были облачены в соответствующие их статусу одеяния. Некоторые из них играли первые роли и в управлении страной, как, например, Федор Ромодановский, наставник и личный секретарь царя Никита Зотов, министр иностранных дел и первый в России генерал-фельдмаршал Федор Головин, первый канцлер Российской империи Гавриил Головкин, адмирал Иван Головин. В деятельности собора участвовали почти все придворные, высокопоставленные чиновники и российские дипломаты, остававшиеся в Москве. Между его членами устраивались шутовские, но в то же время вполне реальные свадьбы, попойки во славу Бахуса, продолжавшиеся несколько дней, шутовское рукоположение в духовный сан – в общем, целый ряд актов, воспринимавшихся традиционными кругами как святотатство. Поначалу собрания проводились в Преображенской резиденции, но впоследствии сценой для этих представлений становились петербургские дворцы, да и просто улицы города. Иногда деятельность собора была скрыта от посторонних глаз. Однако благодаря поведению царя и его двора, а также шутовским обрядам, которые из помещений выплескивались на улицу, влияние шутовского собора значительно шире близкого круга Петра. Следствием такой вездесущности собора стало учреждение своего рода параллельного царства, которое было шутовским лишь внешне. Эрнест Зицер нашел ему удачную формулировку, назвав его царством преображения. Его пародийная форма освободила Петра от необходимости идти на компромиссы, так он мог доводить свою волю до сведения подданных и легче достигать поставленных целей.

По-видимому, главной задачей Петра было сформировать новый двор – верных слуг и проводников его реформ, всецело убежденных в том, что царская харизма дарована ему непосредственно Богом. Вера в такую связь между Петром и Богом была важнее приверженности реформам. Это объясняет, почему среди членов совета находились сторонники традиционного уклада, как, например, отец и сын Ромодановские, остававшиеся, впрочем, самыми верными сподвижниками Петра. То, что мы называем сегодня политической лояльностью, в то время было вопросом веры. И это Петр считал необходимым условием близости подданного.

Во время новогодних празднеств, проходивших с 27 декабря 1691 по 1 января 1692 года в селе Преображенском, Петр избрал и приказал рукоположить в соответствии с придуманной им самим процедурой патриарха Всешутейшего и всепьянейшего собора, который был только что им учрежден. Закончилась эта церемония, пародировавшая официальный обряд, тем, что новым духовным поводырем (и одновременно шутом) стал престарелый боярин Матвей Филимонович Нарышкин, добрейший человек и большой гуляка, который должен был впредь зваться «патриархом» Милаком, избранным и рукоположенным в ходе пьяной оргии, в присутствии иностранцев неправославного вероисповедания, что выглядело вдвойне кощунственно. Матвей Нарышкин представлял старшее поколение известной семьи. В этом качестве он мог бы играть роль духовного отца юного царя. Петр не мыслил институт Церкви вне подчинения монарху. Вступая в шутовской альянс со старейшим представителем рода Нарышкиных, жалуя ему титул, который был столь же комичен и никчемен в царстве преображения, сколь почетен и значим в реальной Церкви, возглавляемой патриархом Адрианом, Петр также давал понять, что не намерен механически переносить иерархические отношения своей семьи в правительственную сферу. Наметилась новая линия раздела, граница, прошедшая в том числе и через его собственную семью. По одну ее сторону очутились те, кто, руководствуясь интересами семьи или личными амбициями, способствовал восхождению Петра на престол. По другую – те, кто, поверив в его харизму и приняв проводимую им политику, образовал круг его сподвижников, на которых он мог опереться в своих действиях.

Судя по свидетельствам современников, люди улавливали и вполне серьезно рассматривали связь между деятельностью собора и политическими событиями. С самого начала речь шла не столько о границах, пусть и расплывчатых, между царством преображения и правительством Российской империи, а скорее о мостках, перекинутых от одного царства к другому.