Аз грешный…

На третий или четвёртый день пришёл Баркуша и добился с Котошихиным свидания. Он рассказал, что Анастасиус ещё жив, но чувствует себя плохо. Он много потерял крови, ничего не ест и не пьёт и часто теряет сознание. К нему приходил лекарь, дал каких-то лекарств для заживления ран, но ничего обнадёживающего в отношении раненого не сообщил. Ханна, свояченица Анастасиуса, ранена легко, и ничто её жизни не угрожает.

Гришка с безучастным видом слушал Баркушу и оживился только при упоминании Ханны.

– Разве я и свояченицу… того… задел? – удивился он.

– А как же, дорогой мой Грегорий, и её тоже. Что же всё-таки между вами случилось? Как ты мог?

– Не знаю, Баркуша, не знаю.

– Ты что же – пьян был сильно?

– Навроде нет. Не помню.

– О-хо-хо-хо-хо! Что же теперь с тобой будет? Моли Бога, чтобы Данелиус не умер. В этом будет и твоё спасение.

– Какого Бога, Баркуша?

– Обратись к своему. Впрочем, Бог на небе один.

– Ты так думаешь?

Баркуша не ответил, посидел немного и ушёл. Потом прибежал запыхавшийся магистр Гербиниус. Он только вздыхал, поднимал глаза к небу и молчал.

Снова потянулись дни, часы и минуты.

Спустя какое-то время до арестованного дошло известие, что королевский переводчик Данелиус Анастасиус скончался. Об этом сообщила его жена, которая 8 сентября пришла в местный суд и подала на убийцу мужа Яна Александра Селицкого формальную жалобу. На следующий день Котошихина забрали с гауптвахты и привели в здание суда. Его ввели в большую просторную комнату, в которой за большой кафедрой восседал важный судья в мантии и парике, и усадили на скамейку справа, выставив по бокам двух стражников. Поскольку шведским языком Котошихин владел не в такой степени, чтобы говорить на нём в таком ответственном месте, суд нанял на слушание переводчика русского языка Ханса Эстерика.

В зал пригласили фру Анастасиус. Вошла женщина в чёрном, и Котошихин узнал в ней Марию. При виде её он привстал и хотел было к ней обратиться со словами покаяния, но стражники схватили его за плечи и силой усадили на место. Вдова сделала вид, что не замечает своего бывшего постояльца, и смотрела прямо перед собой на судью, который немедля начал допрос.

– Арестованный, скажите нам своё имя, чин и звание.

Котошихин назвал себя Селицким, архивариусом при канцелярии графа Делагарди. При упоминании имени канцлера брови у судьи полезли вверх. Потом он спросил Гришку, знает ли тот стоящую перед ним женщину, на что Гришка ответил утвердительно. Потом судья обратился к Марии и попросил её изложить суть её ходатайства в королевский суд. Вдова рассказала, что вышеозначенный господин Селицкий ранил ножом её мужа, от каковых ран тот, спустя две недели после драки, скончался. Она осталась без средств к существованию, потому что имеющиеся деньги в доме были потрачены на содержание постояльца, а постоялец последнее время денег за это не платил.

– Так ли это? – обратился к Гришке судья.

– Всё это так и не совсем так, ваша милость. Я ходатайствую о том, чтобы мне отпустили время, для того чтобы я смог написать подробное объяснение по поводу произошедшего.

Так его накануне научил один судейский чиновник, к которому за советом обратился всё тот же Баркуша.

– Арестованный, это всё отговорки! Вы должны заявить нам твёрдо здесь и сейчас: признаётесь ли в убийстве королевского переводчика херра Данелиуса Анастасиуса и готовы ли вы нести за это полную ответственность, в том числе и ответственность за восполнение потерь, которые понесла вдова убитого, будучи лишена теперь средств к существованию?

– Я уже сказал, ваша милость: мне нужно время, чтобы обдумать свой ответ и изложить всё на бумаге. – Он решил твёрдо придерживаться линии, присоветованной Баркушей.

– Суд настаивает…

– В таком разе я отказываюсь отвечать. – Котошихин сел на скамейку и бросил взгляд в зал. Сидевшие там Баркуша и Гербиниус в знак одобрения закивали головами.

– Это как вам заблагорассудится.

Брови судьи опять взметнулись вверх. Наглость этого русского не имеет пределов! Тем не менее, от необдуманных и резких шагов в отношении подсудимого, работавшего в архиве самого канцлера, он воздержался и постановил передать дело на рассмотрение суда города Стокгольма.

Вдова Анастасиус тут же переадресовала свою жалобу на Котошихина в городскую ратушу. После первого судебного слушания в сёдермальмскую гауптвахту Гришка уже не вернулся, а был переведен в городскую тюрьму, где его как важного преступника поместили в камеру-одиночку. Тюрьма располагалась в переулке Святого Лаврентия в башне, известной под названием Драконовой. Здесь содержались преступники, совершившие тяжёлые преступления. Для воров, бродяг и мошенников использовался так называемый Кузнечный двор.

Между тем московский посол Иван Леонтьев не успокаивался и осаждал Госсовет Швеции всё новыми просьбами и жалобами. В частности, он подал на имя канцлера жалобу на шведских комиссаров в Москве Лилиенталя и Эбершельда, якобы превысивших свои полномочия, а заодно и напомнил о деле Котошихина, которого надлежало в соответствии с пунктом шесть Кардисского договора выдать в Россию.