Аз грешный…

В это время в Новгороде появился направлявшийся в Стокгольм посол Волынский. Но в Швецию ехать Волынскому пока не пришлось: русские были недовольны выполнением шведской стороной условий Кардисского мира по обмену пленными, и всё посольство по совету Ордин-Нащокина задержали на неопределённое время в Новгороде. Волынскому вменялось в обязанность вести переговоры со шведами из Новгорода. Нужно было непременно настоять на возвращении всех русских пленных и православных жителей Ингерманландии, Ижоры, Карелии и Ливонии под скипетр царя, а также договориться о выгодных для русских купцов условий торговли. Шведы вынашивали планы задушить всю Архангельскую торговлю и направить её в Балтийское море, где они могли беспрепятственно «снимать» с этой торовли жирные таможенные пошлины.

В тот момент, когда воевода Ромодановский и окольничий Волынский читали послание Таубе, Гришка всё ещё находился за решёткой. Правда, его хорошо кормили и каждодневно утешали, что его мнимое заключение вот-вот должно закончиться. Но готовившиеся в Плюсемюнде переговоры шведов с русскими, на которых комиссар Симон Грундель Хельмфельдт должен был дать послу Волынскому разъяснения по поводу злосчастного Котошихина, затягивались, и прошли две недели, прежде чем Гришка вместе с комиссаром Адольфом Эберсом вступил на палубу шведского военного корабля «Сигтуна». Якоб Таубе решил больше не рисковать и держал московского изменника до последней минуты в стенах кордегардии. Так было надёжней.

…Февральским морозным и ветряным утром Котошихин вышел на палубу барка «Сигтуна» и долгим взглядом проводил уплывающие к горизонту плоские берега Эстляндии.

Стокгольмская перспектива

Разумныи! Мудрёны вы со дьяволом!

Протопоп Аввакум, «Книга бесед»

Зима в Стокгольме выдалась снежная и вьюжная.

Пресные воды Солёного залива стянуло толстым слоем льда, и ни одно судно не могло войти в порт – все вставали на якорь на рейде Юргордена.

Тьма и холод составляли единое целое, а бледный диск небесного светила, еле угадываемый за тяжёлыми серо-свинцовыми облаками, тщетно напоминал о наличии иных миров в этой ледяной пустыне. Пронизывающий кости ветер волок двухмачтовый барк по клокочущей воде, словно обыкновенную неуправляемую льдину. Море плевалось в него потоками воды и брызг, которые тут же превращались в бесформенные наросты льда. Команда «Сигтуны» устала скалывать лёд с бушприта, с фальшборта и с прочей оснастки корабля, но работа не прекращалась, потому что в противном случае судно могло перевернуться кверху килем.

Позади остались многочисленные острова и островки, заливы и проливы с их коварными мелями и подводными скалами. Незнакомому с фарватером мореплавателю вряд ли бы удалось пробраться незамеченным к шведской столице, а если бы он и попытался это сделать, то на пути его встретили бы пушки Ваксхольмской крепости. А море всегда достаточно глубоко, чтобы похоронить любой корабль.

Ошалевший от холода и болтанки, Гришка сидел в капитанской каюте и вместе с Эберсом грелся у небольшой чугунной печки. Капитан ушёл на мостик, чтобы распорядиться спуском якоря. На берег пассажиров должна была доставить шлюпка, и от одной мысли очутиться на неустойчивой скорлупке в пенящейся ледяной воде у Гришки начинал сосать под ложечкой.

Двое суток в море и общая участь сухопутной беспомощности после нарвского отчуждения на какое-то время снова сблизили бывших напарников по работе. Но общих воспоминаний хватило лишь на несколько минут разговора, да с час Гришка рассказывал Эберсу о своих приключениях в Польше. Примерно столько же понадобилось шведу, чтобы ввести Котошихина в курс предстоящих событий. Куда было девать остальное время, никто из них не знал. Последние часы перед высадкой на берег они тупо молчали, уставившись на огонь в печке, и со стороны можно было подумать, что в каюте находились два чужих друг другу человека.

Да так оно и было: кроме досады, никакого иного чувства у Эберса появление Котошихина в Швеции вызвать не могло. Завербованный перестаёт интересовать вербовщика, как только агент выбывает из игры, и Гришка это сразу почувствовал. Ещё в Нарве, когда Котошихин, наконец, встретился с Эберсом, то одним из первых из уст комиссара он услышал вопрос о возможности возвращения Котошихина в Москву и продолжения там сотрудничества со шведским резидентом.

За бортом загремела цепь, барк стал на якорь, и в каюту зашёл капитан.

– Господин комиссар, мои матросы спускают шлюпку. Соблаговолите пройти на выход.

– Благодарю, херр Граббе! Я уж и не чаял добраться до дома живым и невредимым.

– Ну что вы, комиссар! Ничего опасного наше путешествие не представляло. Вот, помню, при высадке наших войск в Данциге…

– Я доложу о тебе, Граббе, адмиралу Врангелю! Он будет рад услышать, что в его подчинении служат такие офицеры.

– Благодарю вас, господин Эберс! – Капитан отдал честь и услужливо распахнул дверь каюты.

– Эй, боцман, приготовиться к приёму пассажиров! – крикнул он, перегнувшись через фальшборт.