Азиатская книга

История Самарканда начинается чуть ли не с VIII века до нашей эры, когда он служил столицей зороастрийской Согдианы, но от этого периода ничего не осталось, кроме каких-то монет и утвари. Кажется, самым древним из всего, что мы видели в Узбекистане, была крепость Александра Македонского в городе Нурата, куда мы заезжали по дороге в Бухару. Нурата находится в Навоийской области, названной в честь классика узбекской поэзии. А одно из главных произведений Алишера Навои посвящено Александру Македонскому («Стена Искандара»). Так что все вроде бы сходится. Но сама крепость посреди захолустного ПГТ выглядит странновато. Рядом — забор с надписью «I love Sport» (возможно, Александр-Искандар одобрил бы). Развалины древней крепости расположены на вершине холма и больше похожи на курган. Камни, отшлифованные тысячелетним забвением. Так ведь и с большинством античных руин: уже приходится принимать на веру, что это — останки сооружения, воздвигнутого когда-то людьми, а не случайные природные образования или гигантский муравейник. Главные зодчие планеты, как известно, не люди, а именно муравьи.

Но вернемся к Самарканду. В 875 году он ненадолго становится столицей персидского государства Саманидов. В X веке географ и путешественник Ибн Хаукаль пишет о самаркандцах: «Жители города считаются красивыми и отличаются чрезмерностью в щедрости, в чем они превосходят большинство городов Хорасана, так что и это истощило их средства. Самарканд — средоточие утонченных людей Мавераннахра…» И в XXI веке мои наблюдения точь-в-точь совпадают с заметками средневекового географа, и я тоже пишу о невероятной щедрости самаркандцев, Садокат и ее семьи, об их искренней доброжелательности и утонченной обходительности, об интеллигентности, никак не связанной с уровнем образования. Понимаю, что я вижу лишь одну сторону их жизни; что есть и другие, не столь приглядные и приятные, которых я, будучи гостем и к тому же мужчиной, не испытаю. Но моя речь — благодарность. Я путешественник из той части света, где про Узбекистан знают только, что это «one of the stans», дремучее место где-то на краю земли. Кроме того, я уроженец той части света, где узбек — безъязыкий гастарбайтер, которого можно вообще не замечать. «Ты из Москвы, Саша-акя? — спрашивает Миша. И с гордостью продолжает: — А я там был! Москва, Питер работал, еще Оренбург работал…»

В городском парке гуляет шумная компания подростков; половина из них — узбеки, другая половина — русские, видимо из тех, кто здесь родился. Для этой половины, не владеющей узбекским (хотя могли бы и выучить), вторая половина компании любезно переходит на русский. Возможно, кто-то из них, как художник Василий Луконин, с любовью и пониманием запечатлеет жизнь в родном Узбекистане. Я же, путешественник из другой части света, могу лишь поверхностно свидетельствовать о красоте. О чуде света под названием Регистан, о многократных, как эхо, айванах и зефирных куполах, о высоких стрельчатых арках и сводчатых потолках, похожих изнутри на покрытые синей глазурью пчелиные соты. О барсе с солнцем на спине на портале медресе Шердор и об орнаменте, напоминающем «Звездную ночь» Ван Гога, на стене обсерватории Улугбека. О зиаратхане и чилляхане[254]. О минаретах, решетчатых окнах и знаменитых самаркандских дверях, которые режут несколько поколений ремесленников, о поливном изразце и лепных рельефах, о майолике и терракоте, о резных панелях из глиногипса, который здесь называют «ганч», об этих бездонных геометрических орнаментах — предтечах эшеровских фракталов. О садах Тамерлана, усаженных подстриженными, как пудель к выставке, кипарисами. О рыжих холмах, поперченных темной флорой полупустыни. О мавзолеях с гробницами соратников, сыновей и внуков Амира Темура (Амир Темур и его команда), чьи даты правления Садо заставляли зубрить на уроках истории. О руинах Куксарая[255], о мечети Биби-Ханым, о ханаке[256] Улугбека, о медресе Тилля-Кари, о городище Афрасиаб и о городе мертвых Шахи-Зинда[257], о сардобе[258] пророка Даниила, о фисташковом дереве и священном роднике, о комплексе Кусама ибн Аббаса и о только что возведенном мавзолее Ислама Каримова по соседству с еврейским кладбищем. О Сиабском базаре, куда Соня довезла нас на велорикше (после чего рассказывала всем, что «водила в Самарканде машину»). О больших гонках на этих прокатных велорикшах — от мавзолея Рухабад до мавзолея Гур-Эмир и мечети Аксарай. Команда № 1 — Соня, Алка, Садокат, Шохрух и я; команда № 2 — Солижан, Аблайор и Миша. О мантах, которые лепили Гульчахра с Соней, пока Гайрат с Мишей жарили люля. О шахматных и шашечных турнирах на топчане. О вечерних посиделках у них во дворе, когда, несмотря на отсутствие общего языка, за все время не возникло ни одной неловкой паузы. Об их щедрости, гостеприимстве, доброте. О красоте, которой я, объездивший весь свет, никогда не видел и не представлял.

* * *