Азиатская книга

После Самарканда мы собирались ехать в Душанбе, Миша звонил накануне какому-то Роме (Рахмон? Ромохун? Рустамжон?) и обо всем договорился. «Это наши друзья, они для нас в Душанбе праздник ждет!» Но наутро выяснилось, что у Сони отравление и таджикский праздник отменился. Ничего серьезного, вроде бы просто несварение желудка, но лучше Соне сегодня посидеть дома, поиграть с Мишиными дочерьми. Алка сказала, что тоже останется.

— Тогда пусть девочки — дома, а ты — на юг, Шахрисабз, Кашкадарья, — предложил Миша.

— Это далеко?

— Можно далеко, можно Сурхандарья, Термез. Граница с Афганистаном.

— Не знаю, может, лучше не надо так далеко уезжать? Вдруг Соньке хуже станет? Может, мне тоже дома остаться?

— Ну нет, — вмешалась Алка, — это уже чересчур. В конце концов, мы не затем приехали, чтобы всей семьей дома тут сидеть. Поезжай с ребятами. Я за Соней присмотрю.

— И я присмотрю, — подхватил Миша.

— А ты разве не поедешь?

— Сегодня не могу, дела дома есть. Ты едешь Шохрух, Солижан едешь. И Коля, наш друг. Он ваш водитель.

— Коля?

— Да, Коля. Камал.

— Камал?

— Да, Камал. Коля.

По-русски Камал не говорит, зато уважает русскую музыку, особенно блатняк. Любимая группа — «Бутырка». Слушаем всю дорогу. «А для вас я никто, как и вы для меня. Я плюю на закон, вы меня — в лагеря…» «Владимирский централ» тоже в почете. Как и уже упомянутая «Доля воровская». Когда все это крутят шоферюги на Северном Урале, диссонанса не возникает. Но когда слышишь это в узбекском кишлаке, где и по-русски-то никто не говорит… Не говорят, но про «долю воровскую» и «судья, давай скорей, да я в тайгу поехал» понимают. Видимо, есть многое на свете, друг Горацио, чего я не знаю о наших хозяевах… Или нет? Во всяком случае, вид у этого Камала-Коли вполне соответствующий его музыкальным предпочтениям. Пузатый человек в трениках и в майке, надушенный советским одеколоном, криво улыбающийся фиксатой улыбкой. Само собой, водитель-ас. Несется по горному серпантину на бешеной скорости, подрезает и обгоняет по встречной. Я стараюсь отвлечься от его лихачества, равно как и от специфического музыкального аккомпанемента. Стараюсь сосредоточиться на заоконных красотах. Горные хребты Памиро-Алая. Старинный арочный мост через Кашкадарью. По краям дороги плетутся вьючные ослы, мелькают тандырные и базар, где торгуют исключительно курутом. Сто сортов курута. Любишь курут, Саша-акя? Купим на обратном пути. Машины, которые мы обгоняем по встречной, — это привет из далекого детства. Весь диапазон позднесоветской автомобильной продукции, от КамАЗов до «Москвичей», «Жигулей», «Волг» и даже «Запорожцев». Не удивлюсь, если увижу на этой дороге «Победу». «Едем, едем, с гаража угнав папину „Победу“» — это мы тоже прослушали. А ведь в моем детстве «Побед» было еще довольно много. Люди моего поколения — это те, кто безошибочно определяет модель «Жигули», мигом отличит «шестерку» от «тройки», «пятерку» от «семерки», «однушку» от «одиннадцатой».

Камал ведет машину как Джеймс Бонд, ему все нипочем. Но когда впереди показывается стадо коров, намеревающееся перейти дорогу, он сбрасывает скорость почти до нуля. Вслед за коровами появляется и мальчик-пастух. Камал подзывает его, о чем-то спрашивает — видимо, как проехать к Аксараю или где найти хорошую чайхану. Тот небрежно пожимает плечами. Тогда Камал съезжает на обочину, останавливает машину, выключает двигатель. Со свирепым видом приказывает мальчишке подойти к водительскому окну. Поклониться старшему и пожать ему руку. Нечего тут грубить, понял? Мальчишка повинуется. И удовлетворенный Камал заводит мотор, так и не получив ответа на свой вопрос. «А для вас я никто-о…»