Как и все, мы развернулись и побежали на восток. По счастью, красные были слишком заняты празднованием своей победы в Омске и дали нам передышку. Мы решили отступить так далеко, как только возможно, соединиться с остатками рассеянных белых частей, восстановить фронт и начать новое наступление.
Как жестоко мы заблуждались! Наши вожди, русские и иностранные, дрались за места в уходящих составах. Английский генерал получил телеграмму от большевиков с благодарностью королю Георгу за сотни тысяч комплектов «шикарной формы», оставшихся на складах в Омске. Поляки же, смертельно боявшиеся красных, вскоре попросили Колчака оставить их.
Чехословаки везли с собой множество военных трофеев, от схваченных случайно русских женщин до русской мебели, поэтому очень торопились поскорее попасть в Китай. Однако к моменту, когда они добрались до Иркутска, их пленение стало уже неизбежным. Во время спешных переговоров с представителями большевиков был найден выход. Им разрешат следовать дальше только при одном условии – если они выдадут Колчака красным. И, посовещавшись с французским генералом Жаненом, чехи сдали им Колчака.
Красные собрали расстрельную команду и вырезали во льду реки большую прорубь, на край которой и был поставлен Колчак. Как старший по званию офицер, он попросил себе право самому командовать расстрелом, и его просьбу удовлетворили. Он обратился к стоявшим перед ним людям и стал отдавать обычные в таких случаях команды спокойным, но усталым голосом.
– Готовсь… Целься… ПЛИ!
Тело упало упало в прорубь, и бурное течение Ангары понесло его к Арктике. Когда весть о гибели адмирала дошла до нас, я попытался вспомнить, как он выглядел, когда я видел его в последний раз. Усталый и разочарованный, бледный и худой от переутомления и бессонницы, полностью погруженный в свои мучительные мысли, он, казалось, уже не принадлежал этому миру. Должно быть, смерть стала для него долгожданным облегчением.
Для нас же, тех, кто остался и бежал, спасая свою жизнь, каждый день приносил новые бои и новые опасности. Мы сталкивались с разведывательными дозорами красных и с партизанами, клявшимися уничтожить нас до последнего солдата. И, зная об этом, мы не оставляли за собой никого живого. В те дни было только два пути: убивать или быть убитым – и мы дрались как черти, предпочитая, если не останется иного выхода, вышибить себе мозги, чем принять неизбежную лютую смерть в плену.
Много раз мы встречали тела наших пленных, свисающие призраками с придорожных деревьев. Они висели, как жуткое предупреждение, и голодные волки обгладывали их ноги. Каждую ночь мы с боем пробивались к какой-нибудь деревне и спали там одетыми, не выпуская заряженного оружия из рук. Однажды ночью всех офицеров нашей второй батареи изрубила на куски мясницкими тесаками небольшая группа напавших партизан. А несколько дней спустя к нам в руки попал большевистский комиссар, бывший офицер. Мы привязали его к столбу, мимо которого прошла вся часть. И каждый, проходя, бил его со всей силы по лицу. Он умер через пятнадцать минут. Другого пойманного комиссара запороли до смерти нагайками, жесткими армейскими плетками, рвавшими мясо с костей.
Однажды нам улыбнулась удача, и мы наткнулись на известного командира партизан, крестьянскую девушку по имени Дуня. Когда ее схватили, она смеялась нам в лицо. Мы подвели ее к братской могиле, где уже лежало множество ее людей. От увиденного она впала в истерику и бросилась в яму. Мы засыпали ее заживо землей.
Одну казнь я не смогу забыть никогда. Жертвой был старик из так называемого «Серебряного батальона», названного так за то, что он полностью состоял из седых уже мужиков. Он стоял прямо перед расстрельным взводом и смотрел на нас добрыми старческими глазами. Прежде чем прозвучала команда «Огонь!», он улыбнулся и заговорил, обращаясь к нам:
– Я стар, и мне пришло время умирать. Но я счастлив, что умираю именно сейчас, ибо почетно умереть за то, что считаешь правильным. Стреляйте в меня, ребятки, и жалейте, что родились слишком поздно.
Однажды на марше лошади нашей третьей батареи внезапно понесли в панике. Нам стоило большого труда усмирить их. Причина их страха была очевидна. Батарея наткнулась на огромную груду замороженных трупов. Молодые и старые, они были в наручниках, скованные как каторжники. Все были изрублены шашками и заколоты штыками. История же была очень простой. После эвакуации Омска все арестованные из тюрем были уведены вслед за отступающими войсками. Но солдаты, устав возиться с заключенными, кормить и размещать их, просто убили всех.