Вскоре мы заметили Ивана, приближающегося к площади со стороны одной из боковых улиц. Сильной рукой он удерживал свою гарцующую лошадь, затем, внезапно отпустив ее, помчался галопом, наклонился в седле, выхватил из кобуры у американца пистолет, резко повернул в сторону другой боковой улицы и исчез в ней с легкостью привидения.
Я был всё еще ошеломлен увиденным, когда через десять минут он вошел в комнату и вручил мне «кольт».
– Чёрт меня подери! – только и мог пробормотать я, но повесил пистолет себе на пояс.
Завершая рассказ, могу сказать только, что следующим гордым обладателем этого оружия стал один монгольский князь, которому я отдал его в качестве взятки. Но об этом позже.
Чернов хотел, чтобы я поступил на службу к Семенову и остался в Чите. Однако аргумент, что я артиллерист, а действующей артиллерии у атамана нет, убедил его, и мне удалось мягко отбыть в армию Колчака.
И снова, сев в поезд, я испытал огромное облечение: настолько тягостной была атмосфера в Чите. Вскоре мы достигли окраин Верхнеудинска, города, где находился штаб американских частей в Забайкалье, и нам попался принадлежащий им бронепоезд. Он был просто составлен из открытых грузовых платформ, а мешки с песком заменяли ему броню. Глядя на это, я не мог не думать о том вероломстве и опасностях, которые встречали этих парней повсюду в моей стране. Насколько неуместно и чуждо они смотрелись здесь, среди диких пространств Сибири!
Поезд достиг берегов Байкала и углубился во многие километры тоннелей. Вскоре мы прибыли в Иркутск, административный и культурный центр Восточной Сибири. Штаб Колчака в Омске находился еще в четырех тысячах верст отсюда. Тогда я и не мог предположить, что после поражения армии мне придется проделать весь этот путь верхом на лошади.
На вокзале я встретил еще одного знакомого. Он был представителем армии на железной дороге и отвечал за военные перевозки. Он предложил мне остаться в Иркутске, с энтузиазмом описывая веселую и богатую ночную жизнь города.
– Дмитрий, мы делаем здесь большие деньги, – сказал он вполголоса в качестве последнего и решающего аргумента, и затем объяснил, что обычной практикой тут была сдача или, вернее, продажа товарных вагонов спекулянтам за сорок тысяч долларов сверх того, что они официально платили за перевозку железной дороге.
Не могу сказать, что поразило меня тогда больше: сумма в сорок тысяч долларов – или неприкрытый цинизм, с которым это рассказывалось.
Я чувствовал, что в Иркутске происходит что-то не то. Население совершенно не испытывало энтузиазма и не проявляло лояльности к власти белых. Гражданские старались держаться в стороне от военных и, хотя открытого противостояния не было, общая атмосфера недоверия царила в городе.
Проведя в Иркутске несколько часов, я отправился дальше на запад. Чем дальше я ехал, тем более ощутимым становилось военное положение. Все мосты были сильно укреплены, подходы к ним окружали лабиринты колючей проволоки, а деревья и подлесок вычищены на приличное расстояние вокруг. Даже самые маленькие станции напоминали крепости. Повсюду были солдаты. Командовали ими офицеры в новой форме иностранного покроя. По большей части люди были вооружены японскими винтовками и одеты в японские же плохие шинели и брюки с русскими знаками различия императорской армии.
Мы встретили множество поездов, до отказа забитых людьми со встревоженными лицами. Вскоре я узнал, что никто здесь не верит в Колчака, и все ищут убежища на востоке. Об этом мне рассказал один пожилой человек, заинтересовавшийся моими делами. Он также сообщил, что железная дорога наводнена большевистскими агентами: они собирали информацию о передвижениях и концентрации белых войск и вели пропаганду против иностранных интервентов. В конце концов он осторожным тоном посоветовал мне немедленно возвращаться домой.
– Молодой человек, ваша жертва сейчас не ко времени и никому не нужна. Отечество горит адским пламенем, и ничто уже не может остановить грядущих событий. Возрождение возможно лишь в далеком будущем. Уезжайте отсюда как можно быстрее. Вы еще понадобитесь своей стране, будьте уверены, так что не совершайте бессмысленное самоубийство.
К тому моменту, как мы прибыли в Канск, обстановка выглядела настолько безнадежно, что я начал нервничать и думать о возвращении в Китай. Но после дальнейших размышлений отбросил сомнения как слабость и твердо решил продолжать, чтобы бы ни произошло. Канск же был интересным с исторической точки зрения местом. Когда в 1891 году Николай II начал строить Транссибирскую магистраль, этот город должен был стать конечной станцией ветки Аляска-Сибирь. Дорогу из Канска планировали протянуть на Камчатку и далее через тоннель под Беринговым проливом на Аляску, где слить с Канадской трансконтинентальной системой.
Ко времени моего прибытия вся область лежала в жутких руинах вследствие жестоких боев с красными. Белые, взявшие верх с помощью союзников, сожгли всё дотла и вырезали большую часть населения[15]
.