Азов. За други своя

Ниже на других ярусах у бойниц, пробитых в стенах, тихо переговаривались казаки из сотни Карпова. Ещё ниже в полголоса перекликались бабы у котлов. Один за другим вспыхивали костры под закопченными днищами. Какая-то жёнка ругнулась на неловкого парня: "Ты ещё на меня эту жижу вылей". Тот что-то пробурчал в ответ. За стеной тоже просыпались. Только что отгудел заунывный голос муэдзина. Наверное, в эти мгновения мусульмане заканчивали утреннюю молитву. О чём они просили своего Бога? Остаться в живых и быстрой победы над казаками? Ну, это у них вряд ли получится. Тут проси — не проси, а решаться все будет на стенах.

У азовцев свои адреса для молитв: Богоматерь, Спас и ещё куча святых. У каждого казака свой, но все хоть раз да припомнят Спаса, лик святой. Сколько услышали заступники русские в это предутреннее время просьб от православных? Только они и знают. Притихли азовцы. Выстроившись у края и присев, безмолвно поглядывали вниз на суету чужого проснувшегося лагеря. О чём думали, что перебирали в памяти? Сколько казаков — столько и думок у них. Космята Степанков вытянул из ножен здоровенный черкесский кинжал, привезённый из последнего похода. Любуясь, приподнял перед собой. Казаки, словно обрадовавшись поводу стряхнуть задумчивость, живо заинтересовались.

— Острый? — Борзята, сидевший через два человека, нагнулся вперёд. — Покажь.

Кинжал пошёл через руки соседей. Валуй, зашуршав кольцами байданы[47], попробовал острие пальцем, и на нем тут же выступила красная полоска. Сунув закровивший палец в рот, восхищённо качнул головой. И передал оружие дальше. Дароня, задрав рукав кольчужки, скребнул по коже лезвием. Мелкие волоски с лёгким шелестом посыпались на одежду. Борзята, ухватив кинжал, повёл взглядом по сторонам. Увидев искомое, поднялся и одним движением срезал завернувшуюся стружку с толстой доски — перекладины лестницы, ведущей вниз:

— Да, хорош! — И вернул оружие Степанкову.

Удовлетворенно кивнув, Космята постучал кинжалом по раскрытой ладошке:

— Добрый помощник моей сабле.

За стеной взвыли на разные голоса турецкие рожки. Казаки по всей стене встрепенулись, выставляя головы между зубцами. Подскочил Валуй с товарищами. Пару шагов, и они на позициях. Началось!

В следующий момент, словно сотни громов ударили одновременно, бабахнули пушки. Судя по оглушившей казаков какофонии, били сразу все — и осадные, и мортиры, и лёгкие фальконеты. Мощные удары сотрясли стены, некоторые казаки пошатнулись, схватившись за товарищей. Десятки зажигательных ядер из мортир залетели в город, столбы пыли и огня поднялись среди камышовых крыш. Перевернулся какой-то котёл саженях в пятидесяти, и закричала обожжённая баба. Густой голос Наума Васильева рявкнул чуть ли не на всю крепость: "В укрытие". Парни и жёнки кинулись в глубокие подземные щели, устроенные прямо под стенами. Пока стены целы — ядра сюда не залетят. Да и после не так-то просто попасть под подошву. Разве что мортирой, у которой дуло задирается кверху. Но тут тоже замучаешься целиться, стена надёжно прикрывает. Чтобы ударить в щель, надо ядро кинуть точно сверху, а это почти невозможно. Разве что случайно упадёт, срикошетив.

Следом ударил второй залп, и пушки загрохотали без остановок. Валуй тоже погнал казаков вниз. Сам решил остаться наблюдателем. Никто слова против не сказал, побежали, как миленькие, хотя давеча про отход в щели даже не заикались. А тут сообразили: во время обстрела турки на стены не пойдут, так чего зазря гибнуть? Бессмысленная гибель — это не для казака. Кто же тогда встретит врага после обстрела?

Борзята тоже было захотел остаться с братом, но Валуй, позабыв о родственной солидарности, молча похлопал Борзю по спине, да так крепко, что тот почти сбежал вниз по ступенькам, расталкивая товарищей. Пушкари кликнули азовцев в помощь и теперь сообща все хватали орудия, какие можно унести хотя бы вчетвером, и с ними осторожно спускались вниз. Пушки решили поберечь — не много смысла в их гибели в первый же день осады. Примеру Валуя последовали соседние сотники — насколько хватало глаз, с крепостной стены дружно сыпанули казаки, нагруженные артиллерией.

Летела на голову каменная крошка, белая пыль разлеталась туманом, в ноздрях щекотало, заставляя кашлять и чихать. Хлестанули по щекам мелкие камушки, когда ядро, щелкнув об стену недалёкой Водяной башни, юзом зарылось в землю. Что-то мокрое выступило на лице. Валуй вытер рукавом, и он налился красным. Вздрагивала всей двух-, а где и трехсаженной толщиной крепостная стена, словно молодка в теле, которую вздумал пощекотать парень-озорник. Недалече рухнул один зубец, в другой стороне тяжёлая мортира, сбитая многопудовым ядром, будто невесомая, взмыла в небо и пропала где-то между крыш саманных домов. Развалился от точного попадания на части кусок стены всего в пяти саженях от казака, и его совсем скрыло облако пыли и крошева. Валуй вжимался в деревянный настил, тихо нашептывая про себя "Отче наш". Сколько раз в те первые моменты осады он прочитал эту короткую молитву, Валуй потом не вспомнил.