Азов. За други своя

Он уже давно пожалел о том, что не ушёл со стены вместе с другими казаками. Во время обстрела запоздало пришло понимание, что идея остаться здесь — неудачная, а точнее, просто глупая. Но убегать под ядрами — ещё глупее. Пришлось распластаться на настиле и молить Бога о защите, при этом надеясь на то, что его личное ядро ещё не отлито в Турции.

Временами казалось, что небо и земля поменялись местами. Гремели взрывы, во все стороны разлетались куски кладки, каменное крошево било по площадям не хуже картечи. Катались перевёрнутые котлы, шипели костры, залитые кипятком. То и дело вспухали разрывы на теле города, среди крыш и улиц все гуще пылили облака над развалинами, и поднимались чёрные дымные столбы. Счастье, что на улицах пустынно, все сидят по укрытиям. Тучи пыли и дыма постепенно затягивали город и стены, иногда так плотно, что мерещилось — лежишь в небе, а над тобой земная твердь.

Неожиданно всё закончилось. Валуй, ещё не веря, поднял голову. Ветер медленно сносил густые дымы к центру города, и сквозь редеющие полосы в небе вдруг проявилось лучистое светило. Он и не заметил, когда солнце зависло над донской водой. Пока стреляли, утро разгорелось.

Глубокая тишина лишь на несколько мгновений заполнила разгромленный город, а в следующий момент воздух вздрогнул от коротких лающих команд турецких начальников. Пронзительный гул рожков сигналом к атаке пролетел над головой, барабанный бой после пушечной канонады показался трелью кузнечиков. Заунывные и неприятные православному уху напевы мулл, подбадривающих бойцов в битве с неверными, добрались и сюда, на стены. Валуй, отряхивая с одежды слой каменистой крошки, поднялся. Прямо перед ним виднелся свежий пробой в стене. На полсажени яма, минимум. Выставил голову.

Немцы и янычары выбирались из окопов. Ухватив штурмовые лестницы, прикрываясь, пока получалось, насыпанными шанцами, бежали к крепости. Многие тащили в руках щиты из прутьев или жердей. Валуя бесцеремонно толкнули в плечо, и он невольно посторонился. Пушкарь Исидор Жук, торопливый, строгий, густо-чёрные вихры выбиваются из-под высокой шапки, устанавливал на лафет возвращённую бомбарду. Пахом Лешик семенил к нему, с трудом удерживая перед собой три пудовых ядра с картечью. По лестницам забегали наверх казаки. Подскочив, сразу же устраивали на уцелевших зубцах ружья. Но не стреляли, ожидая команды. По рядам понеслось: "Пушки огонь, стрелки приготовиться". Пушкарь двумя ударами утрамбовал пыж в дуле, вдвоём с Пахомом толкнули бомбарду к бойнице, Кто-то подал пушкарю горящий факел, и тот поднёс его к запальнику.

— Поберегись! — успел крикнуть.

Казаки вжали головы в плечи, ладони зажали уши. Бабахнуло так, что первое время сами себя не слышали. Поэтому команду, пробежавшую среди защитников крепости, "огонь" Валуй скорее угадал по губам пригибающегося Никиты Кайды, чем услышал. А дальше уже стало не важно — есть слух, нет ли. Выложил перед собой два рога-пороховницы, пули — литые, тяжёлые. Ещё раз быстро выглянул. К стене приближались, блестя гнутыми панцирями на груди, немцы, за ними подальше вышагивали янычары. Первые ряды врагов уже кидали в ров щиты и брёвна.

Полковник в шлеме с перьями бежал в глубине рядов. Подгоняя бойцов, помахивал саблей. Лукин коротко прицелился в набегающего перьеносца, курок вдавился легко. За дымным облаком не увидел — попал — нет, да и некогда смотреть. Недолгая перезарядка, и следующий выстрел. Пока забивал пулю, успел увидеть краем глаза, как выцеливал врага по соседству Борзята, торопясь, толкал в дуло шомпол Гришка Лапотный, чуть дальше три Ивана — Подкова, Утка и Босой, откинув в сторону остатки в щепки разлетевшегося очепа, по очереди спускали тетивы длинных луков. По большому счёту лук в ближнем бою ничем не уступает ручнице. А по некоторым параметрам даже превосходит. Например, по скорострельности. А немецкий панцирь на ближнем расстоянии стрела, если с утяжелённым наконечником, пробивала ничуть не хуже пули.