Азов. За други своя

Перед занавесью казаки расположились особенно плотно. Вместе с ними приёма дожидались ещё несколько пораненных. У одного азовца из тысячи, Ивана Каторжного, турки отхватили правую руку по локоть. Он баюкал затянутый окровавленной тканью обрубок и покачивался, тихо постанывая. Второй поймал саблю в ночной сутолоке спиной, а затем и боком, когда ходил вместе со всеми через подземный ход. В толчее общей яростной рубки он даже не успел разглядеть, кто его подкараулил. Теперь сидел, вытянув спину, весь перевязанный, словно живого места на нем не осталось. Третий казак лежал без движения, отвернувшись к занавеске. Товарищи пояснили, что ему располосовали ногу от бедра до колена. От потери крови парень ослаб и теперь не приходит в сознание. "Скорее всего, помрёт", — вздохнул говоривший азовец, сам пораненный в плечо.

Неожиданно из дальнего закутка, парни его и не заметили, появились два здоровых казака. Осторожно ставя ноги, они несли, держа за руки и за ноги, ногами вперёд неподвижное тело бойца. Сосед из тысячи Каторжного мелко перекрестился:

— Ну вот, ещё один представился.

Валуй и Дароня тоже кинули на грудь кресты.

Вскоре вопли в закутке затихли: видать, горемыка отмучился. Валуй покосился болезненным взглядом на невозмутимого Дароню, словно вопрошая: "Ты куда меня привёл, ирод?" Толмач сделал вид, что не понимает выразительных взглядов друга.

Немного погодя оттуда выбрались два знахаря, придерживающие незнакомого казака, все лицо которого было затянуто полотном. В единственную узкую щелку выглядывали измученные глаза. Слава Богу, жив! Оба мысленно выдохнули. Проводив израненного до выхода, лекари вернулись. Оценив опытными взглядами ранения, выбрали тех, кому помощь требуется в первую очередь. Подняли сразу двоих. С ними и ушли, придерживая. С казаками остался лишь безрукий. За занавеской снова завозились. Знахари, распределив больных, склонились над столами. И тут, похоже, освободился Муратко. Через ткань видно было, как знакомая тень повесила передник на крючок, рука пригладила взъерошенную бороду. Когда занавеска откинулась, на пороге показался незнакомый казак, прыгающий на костыле, и Муратко Тепцов.

— Следующий кто?

Казаки переглянулись, безрукий, побледнев ещё больше, кивнул на Валуя:

— Его забирайте, я ишшо подожду.

Лукин решительно поднялся:

— Здорово дневал, дядька Муратко.

Тепцов, приглядевшись в сумраке щели, не сразу, но признал:

— А, Валуйка, здорово, херойский хлопец. И Дароня, смотрю, здесь. Оба, что ли, на клинок в потёмках напоролись?

— Да нет, я один. Ухо вот.

— Ну, заходи, тюфяк в углу. Посмотрим, что у тебя там за ухо. — Муратко пропустил Лукина вперёд и, махнув Толмачу, чтобы не ждал, задёрнул занавеску двумя руками за спиной.

К вечеру второго дня турки почти восстановили насыпь. Может, десяток локтей от прежнего не хватало. Работа не прекращалась ни на миг, и было понятно, что к завтрему стройку закончат. А если за ночь и пушки затащат, то на рассвете жди обстрел. Выбраться из крепости при такой активности турок нечего и думать. Вот как лютуют, на каждой сажени по три человека дежурят. Сметут зараз. Это они по первости, пока ещё не пронюхали казачьей тайной войны, вели себя как дома. Все, расслабление закончилось. Видать, всем, кому надоть, задницы наскипидарили. Теперь по-другому как-то надо выбираться. Похитрее. "Ничё, придумаем. Атаманы у нас не за зря калачи едять", — говорили промеж собой казаки.

Уже в темноте бомбарды дали первый пробный залп по крепости. Валуй, отдыхающий в щели, прикрыл голову руками — с потолка посыпалось, а рана свежая — побоялся, сор попадёт. Подскочила Марфа. Подтянувшись к голове Валуя, крепко подула. Если что нападало — снесло. В щели темно, лучина, горящая в центре, позволяла видеть лишь слабые контуры близлежащих людей, а больше и не требовалось. По сравнению с первыми днями осады, щель больше чем наполовину опустела. Атаман Иван Косой получил осколок в грудь, и сейчас его жизнь висела на тонком волоске. После того как Косому вырезали застрявший между ребер кусок железа, Иван ещё не приходил в себя. В ближнем к входу углу щели около него хлопотала жёнка. Только что, вернувшись с улицы, она пропустила внутрь охапку свежего воздуха и квадрат вечернего света, заставившего крайних казаков прищуриться. На время болезни Косого, как-то так получилось, без всяких выборов старшим в сильно поредевшей тысяче казаки признали Валуя.

Борзята оглянулся на угол, где тихо шептал в бреду атаман, ладонь ударила по плечам, сшибая пыль:

— Опять за рыбу деньги, гады.

Красава невольно прижалась к мужу — Космяте:

— Неужто у них ядра никогда не кончатся?

Варя — подруга Борзяты, подтянула узел платка на подбородке:

— Мне уже мерещится, что это навсегда.

Дароня заботливо поправил накидку, приоткрывшую ухо в завитках каштановых волос спящей Дуняши — супруги, шепотом ответил:

— Кончится. Как побьём супостата, так и кончится.

Дуня сквозь сон услышала:

— Что кончится? — Она подняла сонный взгляд на мужа.

— Осада эта, — пояснил Василёк, переползая на другое место, где увидел клочок соломы погуще.