Бабий дом

– Так я уж здесь! – перебил его речь Маринин возглас. Это она, с чашками и с кофейником в руках, быстрым бесшумным шагом вошла в комнату. – Что, про баб разговор? – поставила она кофейник с чашками на стол. – Не знала ни одной мужской компании, в которой разговор в конце концов не скатывался бы на баб.

– Мариночка! – разом перестраиваясь на нее, воскликнул Андрей Павлович. – А разве в женской не так же?

– Конечно, нет. В женской – на мужиков.

Миша засмеялся. С той развязностью, что прорезалась в нем, пока разговаривал с Андреем Павловичем.

– Все одинаковы!

– Одинаковы, Мишенька, – сказала Марина, – те, кто одинаковы.

Теперь, довольный Марининым ответом, захохотал Андрей Павлович.

– Это вы в смысле, что все-таки не похожи? – помолчав, спросил Миша.

– Не похожи, не похожи, – тоже смеясь, согласилась Марина. – Мужчины ведь, если сбоку посмотреть, это что? Черт те что и сбоку бантик. А женщины? Тоже черт те что, но без бантика.

– Перестань пошли́ть, Марина, – с ленцой, еще не остыв от смеха, сказал Андрей Павлович.

– А что? Что такого? Разве неправда? – быстрым движением Марина подсела к столу и прижалась щекой к лежащим на столе рукам Андрея Павловича. Протекло долгое, бесконечное мгновение, и Марина подняла голову, посмотрела на Андрея Павловича сияющими глазами. – Я не пошлю, я иронизирую. Это разные вещи. Кто пошлит, тот пошляк, а кто иронизирует – страдающая личность.

Андрей Павлович, едва Марина подняла голову, спешно убрал руки со стола.

– Это отчего ты страдаешь?

Марина, не отрывая глаз, глядела на него.

– От неразделенной любви.

Андрей Павлович подыграл ей:

– Ко мне, что ли, Мариночка?

– Ой, какие вы, мужчины, глухие! – с силой воскликнула Марина. – Какие глухие, слепые!

Миша в этот момент посмотрел на часы и так и вскинулся.

– Половина седьмого! Все уже, не успеем!

– Слушай, Мариночка, – воскликнул Андрей Павлович. – Смех смехом, но ведь я горю уже синим пламенем. Когда она будет?

Марина повела плечом.

– Странно ты себя ведешь. Тебе назначено свидание… или что, более важное к себе требует?

– Да, всю жизнь со свидания на свидание так и бегаю. Как Дон Жуан.

– Ну что ты, какой ты Дон Жуан… – с ласковой небрежностью отозвалась Марина.

Андрей Павлович поднялся.

– Нет, надо мне убегать.

– Подожди! – Марина вскочила со своего места, бросилась к шкафу, достала из него то самое прозрачное маркизетовое платье, которое Лида хотела показать ему, из-за которого и позвала сегодня. – Подожди, – приказала она еще раз, выбегая из комнаты, переоделась на кухне и, ступая своевольной походкой модели на подиуме, вернулась обратно. – Вот гляди, видишь? Она сомневается: брать его с собой, не брать. Хотела, чтобы ты решил. Я ведь, говорит, там с ним буду, все на меня смотреть будут, вдруг, говорит, ему это не очень приятно станет. Тебе то есть.

Произнося все это, она прохаживалась по комнате туда-обратно, платье было светлое, трусы и лифчик на ней темные, и она и в самом деле была в нем «вся видна».

– Ну что ж, Мариночка… – сказал Андрей Павлович. – Я тебе очень благодарен за наглядную, так сказать, демонстрацию… я получил самое полное представление.

Марина перебила его:

– Положим, полного ты не получил.

– Полного? – беспонятливо переспросил Андрей Павлович.

– Нет, Андрюш, ну какой ты Дон Жуан! – с прежней ласковостью, весело воскликнула Марина. – При чем здесь платье?

Миша в полном восхищении жарко прошептал Андрею Павловичу со своего места:

– Что, не понимаете, что ли?!

– Андрюш! Все? Я могу обратно? – невинным тоном осведомилась Марина.

Андрей Павлович молча кивнул.

Марина, обдав теплом своего тела, прошла мимо него на кухню, он постоял-постоял мгновение и повернулся идти в прихожую одеваться.

И только повернулся – зазвонил телефон на журнальном столе.

Миша было дернулся к телефону и замер – все-таки он был впервые в доме, никаких у него ни на что прав здесь, и ему не хотелось оказаться в неловком положении.

Дернулся было на звонок и Андрей Павлович, но тут же и остановился, – не очень его жаловала Нина Елизаровна, а ну как это она?

А телефон звонил, звонил, и в конце концов, постукивая каблуками, к нему побежала с кухни Марина. Она успела лишь снять платье, но надеть ничего еще не надела и прибежала к телефону, в чем была – в трусиках и лифчике.

– Алле! Добрый вечер! – сняла она трубку. – Нет-нет, Альберт Евстигнеевич, туда попали. Это Марина, Лидина подруга, мы знакомы с вами… просто их никого нет дома.

Она стояла посреди комнаты с прижатой к уху красной телефонной трубкой, совершенно не стесняясь пляжной своей обнаженности, столь странной в подобной обстановке, и Андрей Павлович с Мишей невольно разглядывали ее, ее великолепное от природы, молодое еще и по-зрелому налитое тело.

– А зачем мне догадываться, что это вы? – говорила в трубку Марина. – Я вас по голосу узнала. – Послушала и ответила. – Хорошо. Обязательно передам Лиде, что вы звонили. До свидания.

Она повесила трубку и, ни слова не говоря, пошла из комнаты.

– Это Лидии отец был? – чтобы хоть что-то сказать, замять неловкость, спросил Андрей Павлович, хотя прекрасно, понял, кто это звонил.