Бабочка на асфальте

— Мой дед из Вены, — пояснила Берта Моисеевна. — когда Розочка сказала, что фамилия вашего сына Рабинович, так я, представляете, всю ночь от радости не спала. Я тоже, как вы понимаете, не Пепердюкова-Сметанкина. Сметанкиным был мой муж из Вологодского края. Он, конечно, не нашего круга человек, но что вы хотите, после революции, когда у отца не стало его мануфактурного магазина и часовой мастерской, и такой жених на улице не валялся. Между прочим, у него на боку висел револьвер, и это мне нравилось. Почему нет? Если мужчина может постоять за себя, какой женщине это не понравится? Хочу вам сказать, у меня до него был молодой человек…

— Про своих женихов потом расскажешь, — перебила Роза, — давай на стол накрывать.

— Конечно, конечно, — засуетилась бабушка.

Молодые наскоро поели и ушли.

— Вы не думайте, Розочка не бесприданница, — просительно заглядывала мне в глаза Берта Моисеевна, — я ей подарю свои золотые часики. Золотую брошку с эмалью тоже ей отдам. У нас и серебро есть. Ничего не пожалею, только бы вместе были.

Мне показалось, что бабушка опасается, не отговорю ли сына жениться. Когда, распрощавшись, я спускался по лестнице, навстречу поднималась благообразная седая дама.

— Сватаетесь, что ли? — неожиданно спросила она.

— Да не я. Сын. Я уже старый.

— А тут всякие были, и молодые, и старые. Сын ваш сам в петлю лезет. Вы, я вижу, человек приличный, надо его отговорить. Пойдёмте, посидим в сквере, я вам такое расскажу. Нет, она не проститутка, денег не берёт. Хороша, конечно, ничего не скажешь. Стоит ей выйти на улицу, сразу кто-нибудь увяжется. Рано начала, в пятнадцать лет уже очередь стояла. Сначала мальчики, теперь всё больше седые бобры. Недавно армянин был, на улице слышали как кричала: «Самвел, ещё! Хочу ещё! Ещё, Самвел, ещё!» Бешенство матки у неё, что ли. Работает без простоев.

Никто, конечно, на такой не женится. Жильцы из нашей квартиры, что напротив их двери, недавно милицию вызывали. Так она придвинулась к участковому и прямо в наглую спрашивает: «Хочешь?» Тот, дурак, рот разинул: «Сейчас» — говорит. Бабушка с ней не может сладить. Нигде она, красавица, не учится и не работает. А замуж выйдет, так её, замужнюю, за тунеядство не упекут.

Вечером я спросил сына: Не строишь ли ты свой дом на песке?

— А ты сам на гранитном фундаменте построил? — Вскинулся Лёня. — Молчишь. Где моя мать? Показал бы её могилу, знал бы — умерла. Дети повторяют ошибки родителей. Теперь ты благоразумный. И я поумнею, только потом, не сейчас.

Ничего я не мог изменить, разве что спрятать паспорт сына, и тогда бы не состоялась брачная церемония в ЗАГСе. Я этого не сделал. И, спустя две недели, зимним вечером мы стояли во дворце бракосочетаний — ждали невесту. Лёня несколько раз без пальто выходил на мороз и вглядывался в темноту — не появится ли царская карета с его принцессой. У сына — окаменевшее лицо. Я же, обессиленный сознанием невозможности как-либо повлиять на события, ко всему безучастен. «Едут!» — радостно сообщил выступающий в роли свидетеля Лёнин приятель — немолодой бездомный поэт в давно не стиранном, рваном на локтях свитере.

Двери дворца бракосочетаний широко распахнулись, и ослепительная в своём великолепии Роза, окружённая подругами и кузинами, вплыла в зал. Служительница по записям гражданского состояния засуетилась, стала выдавать свидетелям бракосочетания реквизит — широкие красные ленты через плечо, что, очевидно, соответствовало русской традиции — сваты завязывали через плечо расшитые петухами полотенца.

«Жених и невеста, подойдите ко мне, — официальным голосом объявила соединяющая пары дама в тёмном, строгом костюме. — Свидетели, два шага назад. Свидетели жениха, станьте справа». Зажглись все люстры, заиграл марш Мендельсона. Жених и невеста стояли рядом. Она — высокая, величественная, в золотом, вышитом стеклярусом муаровом платье, с обнажёнными плечами. Он — на голову ниже её, в чёрном смокинге с бабочкой. В чёрном смокинге с бабочкой мой сын, будучи мальчиком, мечтал дирижировать оркестром в зале Чайковского. И я мечтал: сын вырастет и будет счастлив. Ради будущего счастья водил его в музыкальную школу, на концерты симфонической музыки. Да и не в этом дело, не важно, в конце концов, чем жив человек, не обязательно становиться музыкантом или поэтом, можно найти себя и в семейной жизни. Только не получится семьи из этой пары. Совсем затосковал, когда представил венчание Пушкина и Натали, она тоже была на голову выше его.

Молодые уехали жить к Розе, там отдельная квартира, а я, вернувшись в свою комнату, подумал: «Не завести ли котёнка, всё же живое существо будет рядом».