Бабочка на асфальте

Чем больше Давид избегал приглашения на пироги, тем сильней Мадлена поджимала узкие губы и выше вскидывала коротко стриженную голову. В конце концов заявила с гордым видом победителя, что переезжает на другую квартиру. Рабинович чувствовал себя виноватым — не разделил одиночества женщины в компании Петечки и Рыжика.

Ему теперь видятся две рюмочки из красного стекла, Мадлена привезла их в надежде на более покладистого компаньона. Со временем, может, и появится таковой, может, появится и интерес к Израилю… А пока из её открытого окна он слышал обращённый к ленинградским котам напевный ласкающий голос: «Сейчас будем кушанькать, покушаем. Мамочки мои, мамуленьки, матрёшечки. Рыбка вкусненькая. Закусили, вот и хорошо. Теперь подождите, скоро обед будет».

Рыже-чёрно-белый котёнок усвоил барские манеры домашних котов и с жалобным мяуканьем норовил заползти в комнату и расстянуться на диване. Давид прогонял, и всякую попытку проникнуть в дом предупреждал словами: «Стоп! Дальше нельзя!»

Теперь достаточно одного слова «Стоп!», как уличная кошка отступает, что не мешает ей бегать за хозяином как собачонка. Провожает до автобусной остановки и встречает у камня при дороге, где он обычно отдыхает, поставив сумки с овощами.

В знак принадлежности к дому кошка делится добычей — подкладывает под дверь задушенных ящериц, жуков. Однажды даже притащила в зубах целую рыбью голову.

Стояла в отдалении смотрела, что хозяин будет с ней делать. Он отказался от такой жертвы.

Вместо Мадлены в квартиру через веранду, вселился воинствующий оптимист в расцвете лет. Во Владивостоке, судя по его рассказам, был крутой — ворочал миллионами, здесь же экономит на электрической лампочке, вывернул с веранды чтобы ввинтить к себе в комнату.

— Ник, — представился он Рабиновичу и протянул руку.

— А проще можно?

— Коля я. Инженер — судоремонтник.

— Здравствуйте, Коля, рад пожать вашу мужественную руку.

— А вы кто будете?

— А я пенсионер.

— Значит, дома сидите?

— Сижу.

— Значит, будете приглядывать за моей хатой.

— Непременно.

— Это хорошо.

Новый сосед по-хозяйски прошёлся вдоль веранды и сходу внёс рацпредложение:

— Непорядок у вас тут, субботу нужно перенести на воскресенье, а то у всех выходной в воскресенье, а у вас — в субботу.

— У вас, — это у кого?

— Ну, у евреев.

— А вы кто?

— Я? У меня бабушка, мать отца, была еврейкой.

— Бабушка вам не рассказывала, почему у нас не так, как у всех?

— Да я её и не видел ни разу, умерла когда отцу три года было. Дед сибиряк женился на ней, — не женился, так жили, — его родители были против. Расписались, когда уже пятерых пацанов настругали. Говорят, красивая была.

— Кто говорит?

— Братья отца, они старше его. Когда бабушка умерла, дед снова женился, а дети разбрелись, кто куда. Отца отдали в детдом, он несколько раз сбегал оттуда, ловили и снова возвращали. После детдома учился в ремеслухе, работал на заводе, шоферил, а про то, что рождён еврейкой, знать ничего не знал. Вот только жена, моя мать, значит, почему-то кричала на него: «Ты ленивый, как жид». Отец, малость неповоротливый. И вдруг, вправду, оказался жид.

— Как же узнали об этом?

— Когда после перестройки во Владивостоке началась разруха — зарплату не платят, жрать нечего — старшие братья отца, дядья мои, значит, сказали что нас пустят в Израиль, только документы нужно достать, Ну я, не будь дурак, сообразил, что к чему и подался в сибирскую глухомань, где, по рассказам дядьёв, жили их родители, ну, дед с бабкой, значит. Там нашел архив, в амбарной книге, значит, в книге записей гражданского состояния среди дат смертей, рождений, награждении за ударный труд парой галош на байковой подкладке или двумя метрами красной материи, отыскал строчку о рождении отца. Мать его, значит, — Иза Львовна Привес, ну а отец, как положено — Прохор Захарович. Фамилия, понятное дело, как у меня — Зыкин, значит.

— Мать, наверное, из польских евреев, — в раздумье проговорил Давид, — из тех, кого в начале войны перебросили в Сибирь.

— Не знаю, про это ничего не слышал.

Коля, в отличие от «неповоротливого» отца, смекал быстро, сразу навёл справки, где сколько платят. Подтверждать диплом судоремонтника не стал — дело хлопотное, устроился рабочим на завод. «В Израиле жить можно» — авторитетно заявил он, показывая свою фотографию на фоне Стены плача, где он стоял в тёмных очках, выкатив грудь и руки в боки.

Через полгода к нему из Владивостока приехала жена, рядом с которой трудно было устоять — очень уж был резким запах немытого тела. Вскоре она осведомилась у Рабиновича, сколько здесь платят женщине за час и за ночь. Сориентировавшись в ценах без его помощи, решила не продешевить и ушла от Ники-Николая. Сосед затосковал, но не надолго, вскоре прибился к какой-то женщине с квартирой и переселился к ней. Та выставила своего мужа по причине российского пристрастия к бутылке. От перемены мест слагаемых сумма не изменилась. А впрочем…