Бабочки и стрекозы (СИ)

Я плохо слышала его голос; в ушах стучало сердце, а голова была ватная. Пока я пыталась отдышаться, он меня обнимал с таким видом, словно только что вытащил из моря. Будто он спас меня. Вынес из горящего дома. Он сказал:

— Тебе не кажется, что это сблизило нас?

У меня не было сил говорить и отвечать. Поэтому я просто сидела, не шевелилась и позволяла себя обнимать, пыталась отдышаться. А он сказал:

— Будто между нами произошло что-то интимное. Только ты и я.

— Я думала, что умру! — Я его толкнула.

— Это и есть то особенное, о чем я говорил.

— Я правда могла умереть! Ты слышишь меня?

У него было удивленное лицо, словно это было не так, а я думала, как мне сбежать от этого сумасшедшего, учитывая, что мы за городом. До автобусной остановки идти через лес, а полиция сюда быстро не доедет. Тогда я еще могла рассуждать здраво. Тогда я еще понимала, что от него лучше держаться подальше.

И я решила перейти в наступление — я напала на него. Я толкнула его, схватила осколок разбившейся вазы, повалилась сверху и замахнулась. Я замахнулась, но что делать с этим осколком, не знала. А он закричал, замахав руками, словно ребенок:

— Что ты делаешь?! — Он выглядел таким испуганным, словно из нас двоих сумасшедшей была одна я. А потом он добавил: — Слушай, ты тоже можешь душить меня, если хочешь.

— Я не хочу этого! Что с тобой? — закричала я. Надо было избавиться от него, выгнать из моего дома, но он продолжал лежать на полу.

Я должна была сказать:

— Вставай и убирайся отсюда.

Я должна была сказать:

— Убирайся, пока я не вызвала полицию.

Я должна была снова угрожать ему осколком.

Но я этого не сделала, потому что он медленно, будто бы я представляла угрозу для него и себя, аккуратно забрал у меня этот осколок. Он взял мое лицо в свои бархатные руки, заглянул в глаза, прислонился лбом ко лбу. Он сказал:

— Ты в порядке? — И убрал мои волосы за уши.

Я никогда не понимала его, потому что совершенно нельзя было предугадать его реакцию на что-либо, нельзя было объяснить причины его поступков, а то, что он говорил, противоречило друг другу. Сначала он делал так, а в следующую минуту — по-другому, будто бы в нем уживалось сразу несколько личностей.

— Можно мне поцеловать тебя?

Мне было жаль его. А еще я вдруг почувствовала себя значимой и нужной, хотя это не так. Я ничего не значу и никому не нужна.

Он застыл в нерешительности прямо возле моих губ, едва коснувшись их. Когда я подалась вперед, он отстранился и сказал:

— Я хочу сам.

— Я могу поцеловать тебя, если ты так хочешь. Мне не сложно. Это же ничего не значит, правда?

Тогда это для меня действительно ничего не значило.

— Я должен сделать это сам. — Мне стало его жалко — он весь чуть ли не дрожал, трясся, будто вот-вот упадет в обморок.

Наверное, он чувствовал то же самое — что он никому не нужен. И это было так. Мы были нужны только друг другу. Но я не сразу это поняла.

— Почему ты такой нежный? Ты только что пытался задушить меня.

Мы так и сидели — его руки все еще были на моих щеках. И я держала их.

— Просто это мой первый поцелуй.

— Ты шутишь?

— Я всегда мечтал поцеловать тебя.

— Что значит — всегда? Мы знакомы всего месяц.

И вот тогда я все узнала. И будь я нормальным человеком, я бы бежала без оглядки. Я бы оборвала с ним все контакты. Я бы снова схватилась за осколок. Просто в тот момент выяснилось, что он любил меня так, как никто и никогда не любил.

Я не выгоняла его, потому что, когда я попыталась, все вышло из-под контроля. Я правда потеряла рассудок. Я била и толкала его. Я схватила торшер и стала размахивать им. Я визжала в истерике и не хотела видеть его больше никогда.

Когда мы ссорились, это выглядело так, словно навсегда. Я не хотела знать его и думала, что после такого — что бы ни случилось, — мы уже не сможем помириться. А он думал, что он умрет без меня. Он так думал, потому что однажды, когда я велела ему убираться, он закрылся в ванной, и это действительно случилось бы, если бы я не забралась через разбитое окно. Пришлось разбить окно, и я вся порезалась, пока залезала туда. Он закрылся в моей ванной с ножом и даже не стал кричать угрозы, потому что это не было угрозой. Он действительно собирался сделать это.

Он даже не дал мне вызвать скорую, потому что боялся, что все узнают об этом. Он не знал, что скажут его родители. Крови было не очень много — я успела вовремя. Он не успел сильно навредить себе, и я просто крепко перевязала его запястье.

Больше я не кричала ему убираться. Валить к черту. Катиться в ад. Из подвала он переехал в мою спальню. Он не отходил от меня ни на шаг. Мы проводили вместе все время. Какой бы прогнившей ты ни считала себя раньше, ты будешь чувствовать ответственность.

Вообще-то, он не угрожал мне пистолетом. Или ножом. Он не угрожал убить меня. Я сама пустила его. У меня был выбор. И я его сделала. Поэтому я во всем виновата.

— Я так хотел быть с тобой. Я жил ради тебя. Я готов был на что угодно, чтобы получить тебя. И вот, — он усмехнулся так, что у меня даже тогда побежали мурашки, — ты со мной.