Бабушкино море

Лодка покачивается так славно, под папиной курточкой так тепло… Чтобы стало ещё удобнее, Ляля подтягивает коленки к самому подбородку и подсовывает ладошку под щёку. И вдруг всё пропадает: и парус, и плеск воды, и лодка.

Она просыпается на берегу. Под головой у неё вместо подушки — шапка-зюйдвестка, вместо постели — жёлтый-жёлтый, мягкий-мягкий песок.

Пахнет солёной водой, тёплым дымом, жареной рыбой.

Ляля садится в песок и оглядывается. Прямо на берегу, под открытым небом, стоит большая плита. Она сложена из дикого камня и вымазана извёсткой. Огонь в плите так и бушует. Только его почти совсем не видно, потому что он словно выгорел от солнышка.

Возле плиты суетится какая-то тётка в большом клеёнчатом фартуке и в такой же косыночке, как у бабушки. Должно быть, она кухарка. Кухаркины руки блестят от жира. Она поминутно встряхивает огромную сковородку, и от этого какая-то широкобокая рыбина так и пляшет в шипящем жиру.

— Степанёк, не зевай! — командует кухарка. — Надежда, жиру!

Маленький мальчик, с круглой, как шар, коротко стриженной головой и дочерна загорелыми босыми ногами, пыхтя, подтаскивает к плите охапку камышей и запихивает в топку. Огонь ревёт, и целое облако дыма вырывается из белой трубы над плитой.

— Степанёк, поднеси-ка тёте Моте жир! — кричит с берега чей-то звонкий голос.

Ляля оборачивается и видит, что на самом берегу сидит на корточках другая женщина. Справа и слева от неё лежат в песке две горки рыбы. Рыбачка хватает рыбину слева, быстро-быстро скоблит её острым большим ножом так, что чешуя брызгами сыплется вокруг. Поскоблив рыбу, она вспарывает ей брюшко, полощет прямо в море и кидает направо. Куски жёлтого рыбьего жира она бережно кладёт в отдельную мисочку. Рыбы так и перелетают слева направо, слева направо…

Степанёк подхватывает мисочку и бегом несёт её кухарке.

Но тут из-за камня медленно выходит чёрная гладкая кошка с рыбкой в зубах.

Почуяв жир, она бросает рыбу, подходит к Степаньку и, поднявшись на задние лапки, тянется передними к мисочке.

— Ах, чтоб ты пропала, анафема! — говорит Степанёк, но сейчас же нагибается к кошке и подаёт ей самый большей кусок жиру.

— Её зовут Анафема? — спрашивает Ляля и, стряхнув с ног прилипший песок, подбегает к Степаньку. — Ах, какая хорошенькая кошечка!.. Анафема, Анафема! Поди ко мне!

Женщины на берегу громко смеются.

— Что ты, глупенькая! — говорит кухарка. — Какая ещё анафема! Её Маруськой звать… Хочешь рыбки? Проголодалась небось?

— А где бабушка? — спрашивает Ляля.

— А куда ей деваться? В море, — отвечает кухарка. — Котёл пошла выбирать.

— Котёл — из моря?

— Не с плиты же, — говорит кухарка. — Может, косячок какой приблудёт — так рыбки тебе привезут хорошенькой… Степанёк, не зевай! Надежда, жиру!..

Степанёк опять подкладывает в топку камыш и бежит на берег за жиром. Ляля стоит у плиты, переминаясь с ноги на ногу, и зевает.

— Что, не проспалась? — спрашивает кухарка.

— Проспалась, — говорит Ляля.

— Может, кушать охота?

— Нет, неохота, — говорит Ляля.

— Ну, коли просто соскучилась, так велено бабкой стан тебе показать. Степанёк, покажи-ка девушке стан.

— А вон он там, стан! — говорит Степанёк и показывает куда-то вправо.

Ляля оглядывается. На высоких балках, вколоченных в берег, словно избушка на курьих ножках, стоит длинный дом, повёрнутый задом к большой земле, а маленькими оконцами — к морю. С его порожка во влажный морской песок спускается узкая лесенка.

Взявшись за руки, Ляля и Степанёк бегут вдоль берега к дому на курьих ножках. Одолев лестницу, они входят в большие пустые сени. Степанёк толкает дверь, и Ляля видит, что в этом длиннющем доме всего одна комната.

— Странный дом! — говорит Ляля.

— Да разве же это дом? Это стан, — отвечает ей Степанёк.

В единственной комнате дома-стана стоят вдоль бревенчатых стен деревянные койки, аккуратно застланные одеялами.

Посредине комнаты — длинный стол, уставленный мисками. Возле каждой миски лежат ложка и большой ломоть хлеба.

Сквозь крошечные слюдяные оконца синеет море. Море за окошками зыблется и дрожит, ходит по стенам и потолку; зыблется и дрожит золотая рябь. От этого у Ляли начинает немножко кружиться голова. Ей кажется, что весь дом качается, как лодка.

Она садится на табуретку, прищурившись и ухватившись руками за сиденье. Но табуретка прочно стоит на дощатом полу.

Успокоившись, Ляля встаёт и подходит к стене. На стене висят картины. На одной — дедушка Ленин, на другой — рыбак в клеёнчатой шапке, как у Лялиной бабушки. Над ним вздувается белый парус. В руках он держит серую сетку. В сетке бьётся большая, красиво раскрашенная серебряной краской рыба.

— Портрет, — говорит Степанёк.

— Чей? — спрашивает Ляля.

— А так себе, ничей. Просто рыбак. А ещё вчера у нас картину крутили, — задумчиво говорит Степанёк. — Механик приехал. Навёз винограду. Потом председатель приехал. Привёз мне ландрину и яблоков. А картина была ничего себе. Три раза крутили. Картина роскошная. Рыбакам понравилась.

Сказав это, Степанёк взбирается на подоконник, распахивает окошко и садится, свесив наружу загорелые ноги.

— Упадёшь! — кричит Ляля.