Бабы, или Ковидная осень

А этими или сильно похожими – тягучими, масляными, настырно толкающими в бездну порока нишевыми от «Амуаж» – щедрым подарком хозяйки на ее первый в клубе день рождения стеснялась брызгаться… Уж больно мужчины от них млели и не могли не то что слушать, а даже просто держаться на ногах.

Вспомнив о цели своего визита в торговый центр, Ника поняла, что к сегодняшнему эфиру в инсте совершенно не готова.

Снова полезла в чат.

«Кстати, не вижу комментария на фото», – испытывая сладкую, щекотную тревогу, остановившись, написала она.

«В меру носатенькая, пушистенькая и с веснушками, в общем… Вся такая вешняя», – пришло минут через пять и тут же, следом, улыбающийся смайлик.

Ника притормозила у окошка кафе, торговавшего на вынос.

– Двойной эспрессо, пожалуйста. И еще круассан с малиной.

– Берите два! Их только привезли! – Пожилая продавщица глядела на нее с таким лукавым задором, словно видела, как Ника каких-то пятнадцать минут назад давилась веганским бургером.

– Сгорела баня – гори и сарай! – улыбнувшись, промурлыкала себе под нос Ника одну из любимых поговорок отца. – Второй, пожалуйста, с собой. Нет, с собой даже два!

Наконец нормально позавтракав здесь же, на уличном столике, у окошка выдачи, она полезла на всякий случай загуглить излюбленное давно забытыми поэтами слово.

«Вешняя – весенняя», – радостно подтвердил гугл, а дружный смех проходившей мимо компании – двух совсем юных девчушек и двух парней – подтвердил, что слово это имело безусловно положительный окрас.

«Так осень же давно…» – кокетливо улыбнувшись поглядывавшей на улицу из своего окошка продавщице, написала она.

Ответ Лехи был совсем неожиданным:

«Какие у тебя на сегодня планы?»

Почувствовав приятную дрожь во всем теле, она, чего-то пугаясь, быстро спрятала мобильный в карман рюкзачка.

Воткнув в уши айподтсы и уложив в рюкзачок круассаны, решила до дома идти пешком.

В ожидании вечно залипавшего на верхних этажах лифта Ника достала мобильный.

Проглядела инсту – вчерашнее видео посмотрели пять тысяч человек.

Пять тысяч, из которых как минимум половина – «мертвые души» бездушной инсты. От оставшейся половины еще половина наверняка не досмотрела до конца. А та половина от половины, что досмотрела, сделала это на автомате, занимаясь своими делами. Из оставшихся нескольких сотен человек большинство даже не знали, зачем они это смотрят.

Из пяти тысяч человек пятьдесят тех, что были на ее странице стабильно активны, возьмут на заметку эти советы.

И только десять, возможно, воплотят их в жизнь.

Как здорово, что где-то в Кишиневе живет Галина Фролова!

Оказывается, она еще позавчера написала в директ, попросила скинуть ссылку на сайт, где Ника покупала нефритовый мезороллер.

Она перешла в мессенджер фейсбука.

Леха-юниор был в сети.

«Никаких», – с запозданием почти в час ответила она.

Подумав, добавила смайлик, затем стерла его и заменила на «солнышко».

Лифт, выразив утробным бурчанием недовольство, остановился.

Сзади подошел моложавый, в затасканном спортивном костюме и несвежем респираторе дед.

Ника заскочила в лифт первой.

– Вы бы маску надели, – занес в лифт одну ногу дед.

Не отлипая от экрана телефона, она достала из кармана плаща дизайнерскую тряпочку-маску. Пальцы путались в резинках, резинки – в беспроводных наушниках, Ника кое-как напялила маску.

Зайдя в лифт, дед повернулся к ней спиной.

– Вы, молодые, – когда лифт тронулся, неожиданно высоким, неприятно дребезжавшим голосом заговорил он, – все поголовно эгоисты.

– Вы это мне? – Ника сунула мобильный в карман.

Сеть в лифте пропала.

– А кому ж еще? Шляетесь, где ни попадя, без масок, а потом нас заражаете.

– Я же надела маску, – неуверенно возразила она.

– Надела она…Ты переболеешь – даже не заметишь. А люди, вон, мрут пачками.

Не оборачиваясь, дед, и без того стоявший почти вплотную к дверям лифта, сделал еще полшажочка вперед. Пакет в его руке звякнул, судя по очертаниям, в нем находились бутылки.

Когда лифт остановился на Никином этаже, она, попытавшись пройти мимо деда боком, случайно задела его рюкзачком.

Отскочив от нее, как от чумной, дед гневно крякнул.

Как только Ника вышла из лифта, сеть появилась.

«Куда ты пропала?»

«С дедом полоумным в лифте каталась».

«Гы) Со своим?»

«Не… С соседом».

«Как, родоков-то твоих не зацепило?»

Вспомнив про родителей, Ника почувствовала прилив острой, виноватой нежности к двум немолодым, трепетно-старомодным, умилительно занудным, воспитанным (не чета деду!) и, несмотря ни на что, державшимся друг за друга людям.

Она не звонила им уже несколько дней.

И за несколько лет, отгородившись от них своими во многом раздутыми обидами, ни разу не поговорила с ними по душам.

Зажав в ладони телефон, Ника прижалась к стене.

Вспомнилось, как мать, заперевшись на кухне, тихо и горько рыдала, когда Ника получила на конкурсе лишь бронзу.

А наутро подложила ей, еще спящей, в кровать плюшевую розовую пантеру, на шее у которой висела тоненькая, белого золота цепочка с кулончиком-капелькой из искусственного сапфира – подарок, заранее купленный перед конкурсом.