Бабы, или Ковидная осень

Результат ее кропотливой работы – десять с половиной тысяч подписчиков настойчиво требовали продолжать движение. Скорее всего, стоя у лифта она пессимистично ошиблась в подсчетах и хотя бы паре тысяч из них – увы, скуповатых на комментарии, действительно интересна ее жизнь. Вылизанная фильтрами жизнь, которая давно уже воровала ее собственную.

Ника притащила на кухню свою кольцевую инста-лампу.

Будто кому-то назло не став смотреться в зеркало, закрепила мобильный на подставке, включила на лампе подсветку и как была – лохматая, с вспотевшим лицом – вышла в эфир.

– Девчонки, всем привет! – пытаясь приглушить волнение слишком громким голосом, заверещала Ника. – Сегодня в восемь эфира не будет!

Она подождала с полминуты – к эфиру успели присоединиться только десять человек.

– Сегодня я обещала вам рассказать о новых пептидных, просто офигенных сыворотках, но… В восемь эфира не будет! – улыбаясь во весь рот, повторила она.

Ей почему-то захотелось улыбнуться так широко, чтобы ее улыбка обнажала десну. Но так не получалось.

– Почему?) – пришло от наконец подключившейся galina_frolova62.

Ника чувствовала себя ошеломляюще глупой, но при этом такой живой и счастливой, какой она не была еще никогда.

К эфиру подключились уже человек тридцать.

– Я, как и обещала, их купила, но… через пятнадцать минут у меня свидание! Первое за всю пандемию… Нет, за всю жизнь! – прокричала она в экран.

В течение минуты к ней подключались и подключались все новые пользователи, многие никнеймы которых были знакомы.

От gailna_frolova62 пришла щедрая россыпь сердечек.

Послав в камеру воздушный поцелуй, Ника вышла из эфира.

Яна-домохозяйка

– Совсем забыла… Погоди минутку! – звонко крикнула Яна в широкую, удалявшуюся от нее спину в синей велюровой олимпийке.

Она зашла в приложение Сбербанка и ловкими, приученными за несколько месяцев локдауна (иногда по несколько раз на дню) движениями, отправила пятнадцать тысяч рублей единственной родственнице, с которой продолжала поддерживать связь в давно чужом Кишиневе.

Галина Александровна Фролова – тетка по материной линии – вот уже три года была прикована к инвалидному креслу.

Маршрутка, в которую она имела несчастье сесть, попала в аварию. Большинство пассажиров отделались ушибами и синяками, пятидесятипятилетней Галине Александровне второй раз за тот день чудовищно не повезло – она получила компрессионный перелом позвоночника и большую, от осколка зеркала, которое вез один из пассажиров, рану на щеке, оставившую на ее некогда простом и симпатичном лице безобразный шрам.

Тетке бесплатно выдавали лекарства и платили пенсию, но ее едва хватало на еду и коммуналку, и только благодаря помощи столичной племянницы она могла себе позволить приходящую помощницу по хозяйству.

Когда-то эта учительница русского языка была единственной, кто поддержал двадцатилетнюю Яну, в одночасье решившую бежать из родного города от гражданского мужа – тирана и бильярдного игрока.

Он был старше ее на пятнадцать лет.

Уже вскоре после того как она к нему, глупышка, переехала, он начал открыто водить в дом школьного возраста любовниц. Любил выпить, курнуть травки и распустить руки, придравшись к любой ерунде.

Раз избил свою молоденькую сожительницу до сотрясения мозга.

Когда же он избил ее во второй раз – у Яны, находившейся на четвертом месяце беременности, случился выкидыш.

Семья Яны, родители и старший брат (успевший наплодить к своим двадцати пяти троих детей) задолго до этого сожительства, как только она окончила восьмилетку, во всех своих действиях, точнее – в их полном отсутствии руководствовались поговоркой: «Дочка – отрезанный ломоть».

Не желая возвращаться в тесную, пропитанную скандалами взрослых и ором племянников квартирку, Яна не только «блудила с парнями», но и пошла работать уборщицей в парикмахерскую. Подкопила денег, окончила курсы и осталась работать в том же салоне мужским мастером.

Там и познакомилась со своим демоном и вскоре, наивная, падкая на его широкие жесты переехала к нему – на свою беду…

Одна лишь тетя Галя, к которой Яна иногда забегала, чтобы покрасить волосы и заодно узнать о русских и зарубежных классиках, искренне ей сочувствовала.

Когда Яна, выписавшись из больницы, решилась удрать в Москву, та отдала ей большую часть своих скудных сбережений.

– Короче, прочитала у Чехова, – как только лесная тропинка, приведшая к реке, расширилась, Яна поравнялась с соседкой – Анной Раевской и на ходу открыла в мобильном заметки.

– Слушай! – немного задыхаясь от волнения и обилия тугих лесных запахов, драматично начала она: – Уходить из города, от борьбы, от житейского шума, уходить и прятаться у себя в усадьбе – это не наша жизнь, это эгоизм, лень, это своего рода монашество, но монашество без подвига.

– Да ладно тебе, – отмахнулась Анна. – Какие у нас усадьбы-то? Шесть-восемь соток.

Анна была похожа на строгую греческую богиню.