Бабы, или Ковидная осень

– У меня тоже. И еще консервов, сгущенки… Свекровь всю весну продуктовые пакеты и упаковки антисептиком поливала… Какой тяжкий бред…

Тропинка снова сузилась, и приятельницам пришлось продолжить путь поодиночке.

Шла неспортивная Анна медленно, но Яну, привыкшую ходить и жить быстро, это, на удивление, не раздражало.

«Надо же! – глядя в спину соседки, думала она. – Столько лет существовать рядом с мужиком, который ее давно не любит… При этом еще уметь так радоваться жизни…»

– Что, и впрямь до леса хочешь идти? Не устала? – обернулась Анна.

– А ты?

– Нет. Но уже вечереет.

– Да ладно, дойдем.

Даже не видя лица соседки, Яна чувствовала: сейчас на нем бродит эта ее мягкая, рассеянная, и вместе с тем уверенная улыбка.

«Имея рядом такую улыбку не страшно и на КТ пойти, и в бой за родную землю», – пришла ей в голову мысль, еще каких-то полгода назад показавшаяся бы диковатой.

Наверное, утка, оставшаяся плавать по речушке, так же улыбалась своим пугливым приемышам.

С противоположного берега, со стороны деревни, повеяло костром.

Анна вновь остановилась и втянула в себя влажноватый, пряный, глубокий запах убегающего сентября – запах перезрелого яблока.

– Чудо, да? – Прикрыв глаза, она с удовольствием потянула вверх руки, расправляя мышцы. – Такая драгоценность вокруг, не надышишься, не налюбуешься.

Яна глядела на безмятежную Анну и ощущала, как в горле завозился мокрый ком – слезливая она стала в последние месяцы, сентиментальная… почти как свекровь.

Свекровь Яны – баба самовлюбленная и всегда чем-то занятая, в последние полгода стала удивлять. Все чаще и чаще ее глаза стали увлажняться от старой, забытой, на трех аккордах, песни, от неожиданного поцелуя сына, от затянувшегося в теплом сентябре цветения розы в саду и много еще от чего, уже и не упомнишь.

Хоть Яна и не видела, как старели в Кишиневе ее собственные родители, она понимала, что с возрастом даже самые толстокожие люди отчего-то чаще плачут.

«Я, выходит, Аню зеркалю… Я как Мишка ее, только наоборот. Своего я хотя бы по первому времени любила… на самом же деле любила!

Удивлением, благодарностью любила… Теперь люблю терпением и состраданием… а это уже много… Какая уж, тем более сейчас, при нынешней мировой войне, разница – из-за чего любить?»

Соседки, в молчании каждая о своем, дошли до места у реки, где начинался густой лес.

Присели на кособокую, единственную, давным-давно поставленную здесь кем-то лавочку.

Пахло прохладой речной воды, отсыревшими за ночные дожди, местами все еще зелеными травами, хвоей и прелыми листьями.

Пахло костром и землей.

Анна прикрыла глаза. Казалось, она думает о чем-то очень личном, сомнительном, но приятном.

Молчание Анны вскоре стало для Яны тягостным.

Глядя на точеный профиль соседки, на залегшие тоненькими ниточками борозды от носа до рта, на сочную родинку на смуглой щеке, на которой она напрасно жадно высматривала волосок, Яна с горьким трепетом понимала, что никогда не осмелится дойти с ее Мишкой даже до серьезного флирта. Прошедшие длинные, проведенные рядом с когда-то неугодными соседями месяцы, дали Яне множество мелких и крупных знаков, говоривших о том, что вот с этим-то Мишкой она могла бы быть очень счастлива…

Чтобы вырвать Анну из другого пространства и не просто вырвать, но даже поразить, перебив ее мысли своей проблемой, Яна решилась рассказать о вчерашнем дурацком происшествии.

С мужем делиться не хотела: знала, что вначале засмеет, а потом на весь вечер расстроится.

Вчера она отдала цыганке десять тысяч.

История вышла такая.

Всю ковидную весну Яна вместе с Раевскими или со своим мужем и – вот неожиданность! – свекровью от нечего делать частенько пила по вечерам вино.

Через пару недель она стала чувствовать, что ее мучает рефлюкс.

Из-за страха заразиться в поликлинике ковидом к врачу идти не хотела, зато регулярно жаловалась на дискомфорт Анне и, продолжая глушить свою и коллективную тревогу вином, выпивала перед очередным невинным возлиянием пакетик фосфалюгеля.

Во время короткой летней передышки Яна было собралась к врачу, но тут ее постоянно мотающийся по городу муж умудрился подцепить ковид.

Болел он, к счастью, нетяжело, но Яна, вместе с ним и со свекровью была вынуждена на две мучительные недели закрыться в доме на карантин.

Эти недели стали для ее подвижной психики сущим адом.

Муж держался молодцом.

Он самоизолировался в спальне и научился обслуживать себя сам, выходя в места общего пользования – на кухню и в постирочную – в строго отведенные в семейном графике часы.

Лишенная привычной заботы о муже (в первые несколько дней, потеряв обоняние и вкус, он совсем не хотел есть), Яна вдруг начала прислушиваться к себе.

Начитавшись статей в интернете, она ежедневно находила у себя симптомы очевидно нехороших, связанных с желудочно-кишечным трактом заболеваний.

Чем больше она об этом думала, тем чаще, уже почти ежеминутно, чувствовала дискомфорт – помимо изжоги, у нее появилась тяжесть в правом боку, начались простреливающие – то тут, то там – боли.

Слово «обследование» вызывало панический ужас.