Бабы, или Ковидная осень

На широкой улице поселка стояла прекрасная, «болдинская» – как тетя Галя когда-то называла, осень – величественная и щедрая на яркие краски.

В поселке было пугающе и – одновременно – успокаивающе тихо.

То тут, то там полыхали красным умело подстриженные местными таджиками клены, наливались горьким соком рябины, желтели разлучницы-астры, щетинились бордовые изгороди барбарисов.

Улица была пуста.

Где-то позади, со стороны шлагбаума, раздался шорох шин.

Не оборачиваясь, Яна прибавила шагу.

Хлопнула дверь, застучали по брусчатке чьи-то неприлично задорные каблучки.

Яна остановилась и уставилась на свои разношенные кроссовки, подошвы которых после прогулки по лесу были облеплены грязными листьями, перевела взгляд на светло-серые, широкие треники и веселого, курящего одуванчик, яркого человечка на майке.

В голове, рвя душу, отстучало вчерашнее, прослушанное в угасающем, но все еще нарядном саду Раевских «А за окошком месяц май, месяц май, месяц май…».

Темнота никогда не спящего, надушенного, как провинциальная барышня, города, самого лучшего города мира, который когда-то милостиво дал ей второй шанс; перегретый за день, еще теплый асфальт, лукавые огоньки редких машин, хмельная – то ли от вина, то ли от предчувствия невозможной любви голова и бездна загадок впереди.

Вдруг, до какой-то острой, невыносимой тоски, ей все стало ясно.

Ничего уже не будет.

И не только у нее – вообще ни у кого.

Если страх за считаные месяцы сумел распихать всех по норкам, дальше будет только хуже.

Зачем людям май, если в нем нельзя, влюбившись в незнакомца с улицы, как когда-то она в своего Мишку, целоваться с ним до одури под крики толпы, сгрудившейся поглазеть на салют? Нельзя танцевать, склеившись в тесных объятиях, дышать возбужденно в лицо, пить из горлышко шампанское.

Зачем женщинам красить губы, если их не видно под маской?

Зачем вообще губы, если ими опасно целоваться?!

А спрятанные в карманах, изъеденные антисептиком руки, зачем?

Ничего уже скоро не будет.

И Михаила Анькиного с его гипертонией и диабетом второго типа, возможно, тоже не будет…

Останутся только утки на пруду.

И чистое небо над головой с пролетающим в нем редким самолетом.

А может, все, что сейчас происходит, не так уж плохо?

Для близости нужен будет веский повод.

Тем, кто еще одинок, придется изучить партнера, прежде чем лечь с ним в постель.

Разве не так правильно, как у нее с Михаилом?

Они, не смея даже о чем-то говорить без Анны, изучают друг друга уже почти полгода…

И для того, чтобы куда-то от этих Анькиных уток свалить, тоже нужен будет веский повод.

Двери дома будут открываться только проверенным друзьям.

Яна горько усмехнулась – глагол «проверенные» теперь имело не только фигуральный, но и буквальный смысл.

Раевские проверенные, вчера, говорят, ПЦР сдавали…

Она многое про них знает, как и они про нее.

Хотя… а что они про нее знают?

Про ее боль, тщетно скрывающуюся под некоторой долей снобизма, так или иначе присущего всем, кто к сорока сумел «устроить жизнь», боль, от которой она так и не избавилась за те семнадцать лет, что не жила в родном городе, не знают.

Значит, ничего не знают.

Ничего…

Но Михаил ее чувствует, и чувствует не так, как Анна – защищая и поучая, а как-то по-другому. Он, балагур и подкаблучник, ее боль чувствует.

И что из этого? Ничего, пустое…

Высушенные страхом перед неизвестностью, скованные все новыми и новыми ограничениями, вцепившиеся за свои более сильные половинки, они с Михаилом, даже, подвернись волшебный случай, не посмеют, прикрыв совестью страх, ничего такого сделать.

Яна зашла на свой участок.

Маленькая машинка свекрови-кинолога, с конца июня возобновившей работу и в полдень уехавшей на занятия со своими четвероногими, уже стояла на парковке.

Вредная баба, да… хоть плакать стала часто, а все равно – себе на уме.

Но Яну эта горделивая вдова, опрометчиво родившая только одного сына, бесплодием ни разу не попрекнула.

Ни разу.

За это бы ей памятник при жизни поставить.

Прежде чем пройти в дом, Яна достала из кармашка куртки мобильный.

Хотела привычно проверить свой новый, рабочий, пришедший на смену давно забытым ножницам инструмент – инсту.

От margo_doktor, чей действительно интересный, но плохо раскрученный аккаунт с Яниной потенциальной аудиторией, она, в числе прочих, упорно бомбила все лето, пришел запрос на расклад.

От мужа свой приработок Яна скрывала.

И дело было не в тех смешных суммах, которые она брала с клиенток, дело было в том, что перед ним она не хотела выглядеть глупо.

Ее муж решал серьезные вопросы, чтобы семья могла выжить в наступившие сложные времена, а Яна, весь карантин зашиваясь в бытовых мелочах и бессмысленно карауля чужого мужа, занималась, конечно, ерундой.

Она прочла сообщение.

Вопрос был необычный, такой запрос к ней еще ни разу не поступал.

Ее всегда просили посмотреть конкретных мужчин.

Стоило ей согласиться, тут же заваливали информацией – фотографиями в профиль и фас, с собакой, с коллегами, с разлучницей, одного даже полуголого прислали, с веслами в руках.