Бабы, или Ковидная осень

Послышались чьи-то неспешные тяжелые шаги, и дверь лениво открылась.

На пороге стоял толстенький, невысокий, с одутловатым лицом, в дешевом черном синтетическом костюме, при галстуке и в белой защитной маске мужичок.

– Вы же до двух? Почему закрыто? – затараторила она.

– А вы почему без маски? – От мужичка – она как чувствовала! – разило потом и свежим табаком.

– Я в маске, – Маргарита Семеновна подтянула маску с шеи и прикрыла рот и нос. – Так я зайду?

Мужичок, не ответив, прошел вглубь помещения и, издав нутром какой-то глухой свист, уселся за рабочий стол.

В этом царстве Харона, явно имевшего проблемы с сердечно-сосудистой и эндокринной системами, из-за обилия красных бантов в венках – образцах, развешанных на стенах, было даже празднично. Смущал только едва уловимый, удушливо-приторный, похожий на формалин, запах.

Мужичок, не предложив ей присесть, взял в руки мобильный и стал в нем что-то читать, сопя не закрытым маской носом.

Маргарита Семеновна расправила на лице «как положено» маску и, не дожидаясь приглашения, присела на стул напротив.

Она на него не злилась, подобная манера была и у нее самой.

И связано это было вовсе не с известным всем хамством должностных лиц, будь то врач или чиновник, просто в разгар рабочего дня, когда пациентки одна за другой вваливались в кабинет, когда и пописать было некогда, а еще надо было правильно оформить документы, каждое лишнее слово скрадывало необходимую концентрацию внимания. И это вовсе не значило, что она не слышала вопросы тех, кто без очереди вваливался в кабинет.

– Вы не могли бы мне помочь? – экономя чужое время, без вступлений начала она. – У меня тут родственник не так давно захоронен. Амиров Петр… Михайлович. Дело в том… Мы не общались долгие годы с его семьей, так уж вышло, связь потеряна. Мне бы хотелось уточнить… Это точно он?

– И как же мы это уточним? Вскроем могилу? – наконец оторвавшись от экрана мобильного, мужчина глядел на нее вполне серьезно.

В свои шестьдесят Маргарита Семеновна (если верить внучке и парочке дружелюбных коллег из клиники) была достаточно привлекательна и выглядела лет на десять моложе реального возраста.

– Нет, что вы… – блеснула она глазами. – Но… вероятно, семья уже приходила насчет памятника, фотографии небось оставили. Дата смерти – тридцатое марта.

Ее смущали две вещи: год рождения на кресте, и то, что близкие еще не поставили покойному памятник. Впрочем, последнее вполне можно было объяснить пандемией и последовавшим за ней карантином. К тому же знающие люди говорили, что ставить памятник раньше, чем через год, нельзя – земля еще не уплотнилась.

– Вы знаете, сколько тут захоронений? – со сдержанным любопытством сверлил он ее водянистыми, с безвозвратно потерянной голубизной глазами алкоголика.

– Нет, – честно призналась Маргарита Семеновна.

– Ко мне каждый день приходят десятки людей, в том числе насчет памятников.

– Понимаю. Но вы должны вести какой-то учет, – мягко предположила она.

Компьютера и даже планшета на столе не было.

– Ведем, ведем, не беспокойтесь.

Его мясистую шею, разглядела Маргарита Семеновна, сжимал белый лоскут еще одной одноразовой маски, которую он, по всей видимости, забыл снять после предыдущего посетителя.

– С коронавирусом, наверное, работы прибавилось? – участливо спросила она. У нее-то самой как раз напротив – работы с весны убавилось, а те из женщин, кто сейчас попадал на прием, имели серьезные, требующие незамедлительного лечения проблемы со здоровьем.

– Не сказал бы. В марте и апреле всегда приток. Хронические заболевания обостряются, суицидов по статистике больше.

Сухо, со сдавливающим свистом, он откашлялся в маску, поднеся ко рту кулак.

«Так у Харона еще и ХОБЛ», – посочувствовала про себя Маргарита Семеновна.

– Для меня это очень важно, понимаете? – гладким, как бархат гробовой обивки голосом, продолжала она. – Я должна быть уверена, что покойный – именно тот, кто мне нужен.

Развернувшись, она быстро огляделась.

Камер нигде не наблюдалось, но из-за закрытой двери в углу слышалась какая-то едва уловимая возня.

Маргарита Семеновна открыла сумочку и достала заранее заготовленную двухтысячную купюру:

– Очень прошу, постарайтесь вспомнить. Участок номер четыре, – склонив корпус в сторону местного Харона, многозначительно сказала она и вороватым, подсмотренным у пациенток жестом, положила купюру на край стола. Сердце, не в силах справиться с волнением, часто билось.

– Место какое? – без интереса взглянув на купюру, тот отвернулся и напряженно поглядел на дверь в углу.

Повисла тишина. Удары сердца вдруг сделались пугающими, необычными. Как будто сердце куда-то бежало, на мгновенье замирало и снова почему-то разгонялось. Маргарита Семеновна почувствовала, что вот-вот может хлопнуться в обморок.

Такого с ней раньше не бывало.

– Там же, на могиле, не написано… – выдавила она.

– Не написано, конечно. Но написано в документах на участок.

Харон полез в верхний ящик стола и достал большую красную тетрадь.