Бабы, или Ковидная осень

Она открыла колпачок и принюхалась – из флакончика в заложенный нос проник едва уловимый густой запах коктейля из диковинных трав.

Точно такой же флакончик лежал у нее в сумке, когда она, немного простуженная и совершенно безумная, сентябрьским вечером спешила на завод к Петру.

Удивительная вещь – запахи.

Они, как и музыка – случайно выбранный кем-то саундтрек картинок жизни – способны в секунды перенести в прошлое.

Маргарита Семеновна положила флакончик в карман халата.

Желтый суп у Вари получился жидковатым, почти безвкусным, но из уважения к стараниям внучки пришлось запихнуть в себя полтарелки.

– Пойду полежу, – бросила она успевшей прибраться на столе и теперь расставлявшей на нем ингредиенты для пирожного «Анна Павлова» Варе.

– Пирожное-то хоть попробуешь? – не отрывая взгляда от экрана планшета, на котором висел рецепт, спросила внучка.

Варюша напоминала ей радостного щенка. Она относилась к миру с любопытством и жадностью, была нетерпелива к реакциям значимых для нее людей и сильно привязана к дому – пыльной трехкомнатной квартирке в кирпичном четырнадцатиэтажном, когда-то считавшемся престижным «цэковском» доме.

– Попозже, родная. Суп был прекрасен.

– Правда? – оживилась Варя. – Тебе понравился?

– Очень.

Маргарита Семеновна зашла в туалет, и ее тут же вырвало, под шум спускаемой из унитаза воды.

Начал бить озноб.

Не став снимать халат, она отбросила с кровати верблюжье покрывало и быстро юркнула под одеяло.

В шкафу лежала старая домашняя кофта, но дойти до шкафа не было сил.

На пороге комнаты очень кстати появилась неугомонная Варя:

– Марго, ты случайно не заболела? Тебе сделать чаю?

– Принеси лучше воды. И еще кофту мою зеленую, пожалуйста, дай, она слева, в шкафу. И наушники, они вроде на подоконнике.

– У нас крахмал есть? – выполнив ее просьбы, обернулась в дверях Варя.

– Не помню. – Натягивая поверх халата кофту, Маргарита Семеновна слышала, как у нее лязгают зубы. Воздуха в маленькой, забитой мебелью комнате катастрофически не хватало. Старую, еще с советских времен мебель не разрешал выбрасывать покойный бережливый муж, и из-за этого хлама – письменного стола, шкафа и двух уродских полированных тумбочек – они часто ругались. А вот не стало его – и у нее не поднялась рука «от этого хлама» избавиться.

– Рыбка, приоткрой окно.

– Марго, так холодно уже!

– Открой. Хочу послушать воздух.

Краем глаза она заметила удивленный внучкин взгляд.

У Вари с рождения были необычные глаза – серые, круглой, с приподнятыми веками, формы, что делало ее взгляд, в зависимости от состояния души – то слишком удивленным, то слишком радостным.

– Разве можно воздух слушать?

«Можно».

– Я оговорилась. Хочу подышать, – выдавливала из себя Маргарита Семеновна. – Не цепляйся к словам, Варя, просто открой окно.

Дохнуло прозрачной, прелой осенью.

Запах она ощущала скорее в голове: поздний сентябрь пахнет борьбой еще живого, но обреченного на скорую смерть, а потому отчаянно сопротивляющегося, испускающего из себя квинтэссенцию этой мучительно-прекрасной, непостижимой жизни.

Каждый год, каждую новую осень вот уже двадцать четыре года подряд Маргарите Семеновне хотелось от этого запаха долго-долго плакать – не думая о причине, не думая вообще ни о чем, просто выплакивать из себя то, что являлось ее силой и не давало ей возможности с этой же силой справиться.

Она прикрыла глаза и нетерпеливо ожидала, пока внучка сходит за водой, а затем снова покинет комнату.

Хотела побыстрее открыть свой «вирусный файл» и, просматривая его, наконец заснуть.

Маргарита Семеновна надела наушники, ткнула пальцем в первую попавшуюся в составленном внучкой плейлисте «Хиты девяностых», песню, и уложила гудевшую от предчувствия скорой боли голову на подушку.

Ветер, проникавший через форточку, обдавал лицо приятной и грустной прохладой.

Практически у каждого пожившего на свете, даже самого обычного с виду человека припасены в копилке памяти захватывающие истории из прошлого.

Такие истории, частенько разбуженные вином и сильно приукрашенные воображением, дают рассказчику, пусть ненадолго, ощущение своей исключительности.

Сосед по даче, ныне пенсионер, а в прошлом проектировщик, подвизавшийся в середине девяностых в коммерческой фирме, при монтаже палатки на «Октябрьской» перекрыл движение кортежа Руцкого.

Коллега Маргариты Семеновны, врач-акушер Екатерина Степановна в ту же эпоху была выдернута с банкета, чтобы принять роды у дочери всенародно любимой певицы.

Даже Маргаритин муж, законопослушный во все времена гражданин, покупая в те шальные годы сигареты в ночном ларьке, каким-то непостижимым и совершенно неправдоподобным образом – а именно своим внезапным появлением у ларька – предотвратил начинавшуюся, с его слов, «бандитскую разборку».

Бывало, захмелев, с интересом слушая застольные байки, Маргарита Семеновна пыталась поймать за хвостик свою собственную, достойную хотя бы пустячного эпизода в кино историю.

Но ничего не выходило. Она считала свою жизнь обычной, да и хорошим рассказчиком не была.