Бабы, или Ковидная осень

Внучка снова ушла, потом вернулась и, не давая заснуть, теребила и мучила пальцы на обмякшей левой руке.

– Ба, да у тебя сатурация девяносто четыре! – верещала Варя. – Надо, наверное, «скорую» вызвать!

– Это не профессиональный прибор, он может дурить, – не разлепляя свинцовых век, ответила Маргарита Семеновна.

– Так пусть приедут и перемеряют своим.

«Интересно, от чего он умер? В марте вряд ли от ковида. Хотя… В это время как раз многие с лыжных курортов вернулись, мог подхватить от дочерей или еще от кого… И ковид уже был… И вовсе не факт, что Петр пятидесятого года рождения. Тогда, в сентябре девяносто шестого, он подчеркнул, что ему сорок пять. День рождения у него в первой неделе октября… Вполне возможно, что, будучи старше меня на десять лет, он просто цеплялся за эту цифру, как это часто делают женщины, упрямо живущие до самой последней минуты дня рождения в возрасте ушедшего года».

– Никого не вызывай. Хочу подремать… Иди, Варюша, делай свое пирожное.

Я посплю и обязательно его попробую.

Внучка еще постояла над ней, затем, неуверенно ступая, покинула комнату.

Вот уже два года, как Варя жила с бабушкой.

Ее папа, сын Маргариты Семеновны, женившись второй раз на бизнес-коучере, вскоре получил хороший контракт с испанской фирмой и уехал с молодой женой в Галисию.

Варе же, как решили на семейном совете, надо было закончить гимназию и поступить в институт.

Маргарита Семеновна прекрасно понимала, что новой жене, стремившейся поскорее забеременеть от ее сына, эмоциональная и любопытная девчушка мешает.

Мать Вари уже много лет страдала аутоиммунным заболеванием, получила инвалидность и с трудом (как она это часто подчеркивала в разговоре) обслуживала саму себя, что, впрочем, не мешало ей регулярно прикладываться между приемами таблеток и бадов к бутылке и ходить на митинги.

Ох уж эти современные эгоисты, подрастерявшие непреложные некогда ценности в своих бонусах, петициях, тренингах, контрактах и кредитках…

Думая о Вариных горе-родителях, она, наконец, заснула.

Разбудил вскрик под окном – обладательница сильного грудного голоса то ли кому-то обрадовалась, то ли, напротив, кого-то испугалась.

Затекшая во сне левая рука ощущалась картонной.

Хотелось плакать.

Разминая правой рукой затекшую левую, Маргарита Семеновна прикрыла глаза, пытаясь собрать в гудящей голове разноцветные осколки убегавшего сна.

Ресторан. Голосистый и пошлый из-за обилия пластмассовых цветов на столах и самоварного золота в ушах и на шеях декольтированных дам банкет.

Одна из дам – с налитыми, как яблочки, щеками, кудрявая, лет пятидесяти пяти, молчала и улыбалась ей как старой доброй знакомой. Остальная же публика – нахально дымившая, кто с рюмками, кто с фужерами в руках, стараясь переорать соседа и музыку, несла какую-то несусветную, как в дурном комедийном шоу, чушь.

На танцпол, где отжигали парочка вспотевших бабенок и тощий, с сероватым лицом, похожий на только что выписавшегося из ковидного отделения, беспрерывно покашливающий мужик, вышла пара: молодой брюнет с иссиня-черными, прилизанными гелем волосами и красивая, среднего возраста, женщина.

Женщина, одетая в бархатное черное платье, расшитое пайетками по вороту и рукавам, была совсем как астеничная Варька худа, что, впрочем, ее не сильно портило, скорее выгодно оттеняло на фоне недовольно покинувших танцпол задастых теток.

Сташевского и Салтыкову, под песни которых веселились танцующие, сменил забытый хит Муромова «Странная женщина».

– «Схожая с птицею ра-а-аненой», – танцовщица то с захватывающей дух скоростью кружила вокруг своего партнера, то картинно падала ему в объятия, то парила по воздуху, придерживаясь за его плечи, то выделывала ногами какие-то немыслимо красивые движения.

Когда закончился танец, красотка под восторженные аплодисменты зала отвесила поклон, отпустила руку партнера и, грациозно цокая на каблучках, подошла к Марго.

Она наклонилась. Рот, теплый и близкий, раскрылся навстречу для поцелуя. Почему-то боясь уколоть красавицу, Марго сложила губы трубочкой и нелепо вытянула вперед.

Поцелуй не случился – ее обуял ужас.

Рука, нахально обхватившая женщину за талию, оказалась мужской.

Лицо танцовщицы, вблизи совсем не безупречное – с сеточкой морщин вокруг глаз, с тонковатым, «немодным» нынче ртом, показалось до жути знакомым.

Выскочив из банкетного зала, Марго бросилась в вестибюль искать зеркало.

Зеркала не оказалось даже в туалете – крошечном, с текущей трубой унитаза, пропахшем мочой и разрухой.

Сбегая по ступенькам широкой лестницы вниз, она поняла, что за метаморфоза произошла на банкете: той танцовщицей была она сама.

Все это время она смотрела сама на себя из тела Петра, и во сне, как это часто бывает, откуда-то знала это наверняка.

Выбежав из прямоугольного, обшарпанного, постройки времен развитого социализма здания, она заметила в своей руке тяжелый полиэтиленовый пакет.

Какие-то расхристанные, вероятно, выскочившие с банкета курильщики, проводили ее сочувствующе-насмешливыми взглядами.

Пробравшись по растресканной от времени отмостке за угол, она приоткрыла пакет.