Бабы, или Ковидная осень

В нем лежала отрубленная мужская голова с седыми, спутанными в клочья,

похожими на знаки вопроса волосами.

Вспомнив детально свой сон, Маргарита Семеновна зашлась приступом кашля. Кашель заставил ее принять сидячее положение и прижаться мокрой спиной, под влажными слоями халата и кофты, к стене.

Дверь была приоткрыта, но Варя отчего-то не появлялась.

Позвать ее мешала дерущая сухость в горле – как только Маргарита Семеновна открывала рот, сухой непродуктивный кашель возобновлялся, не давая ей выдавить из себя ни слова.

Нос не дышал совсем.

Стащив кофту и халат, с трудом расстегнув и сняв бюстгальтер, Маргарита Семеновна попыталась принять хоть сколько-нибудь удобное положение тела.

Глаза бессмысленно шарили по потолку и стенам заставленной мебелью комнаты в надежде уцепиться за что-нибудь, чтобы только не видеть голову из сна.

Страх за Варю отозвался тянущей, резкой болью под левой лопаткой.

По симптоматике непохоже, но вдруг это все же ковид?!

И внучка могла уже заразиться.

Долговязый упрямый цветочек… неугомонная, брошенная хозяевами сероглазая собачонка.

Но совсем не дикая и не трусливая, как бродяжка во дворе клиники.

Съежившись калачиком на боку, Маргарита Семеновна вновь провалилась в дрему…

…В какой-то момент ее отношение к Петру – многослойное и неописуемое понятными словами, нашло похожее отражение.

Во дворе их клиники, состоявшей из нескольких корпусов – старом, густо засаженном дубами, тополями и липами дворе, прижилась бездомная собачонка, неизвестно когда и каким ветром туда прибившаяся.

Маленькая и мохнатая, с вечно опущенным хвостом, эта рыженькая псина, вероятно, поселилась в одном из пустующих подвалов.

Кое-кто из сотрудников ее гонял, но большинство не обращали внимания – настолько животинка была пуглива и безобидна.

С наступлением темноты бродяжка подворовывала объедки на большой помойке.

Там-то ее и застукал неприветливый дух клиники – слегка прихрамывавшая на левую ногу санитарка стационара гинекологии по кличке Блатная, имевшая привычку в любое время суток выйти подымить, а заодно проверить порядок на территории.

Блатная стала подкармливать собачонку, псинка же с ответной реакцией не задержалась и стала ее подкарауливать. Сидела она всегда на внушительном расстоянии от крылечка черного хода и терпеливо дожидалась, пока санитарка, шурша пакетом, нагнется, вытащит миску и плюхнет в нее остатки больничной еды.

Дикарка, в мгновение ока убегавшая от любого, кто пытался к ней приблизиться, Блатную хоть и признала, но подходить особо близко не давала. Собака осторожно кралась к миске, выставленной за несколько метров от крылечка, только тогда, когда ее покровительница возвращалась обратно под козырек.

Иногда, в редких перерывах между приемами, Маргарита Семеновна выходила во двор с черного хода подышать воздухом или переговорить без лишних ушей с домашними.

Как-то раз, в еще только набиравшем свой цветущий размах мае, она застала на крылечке дымившую Блатную, наблюдавшую, как псинка жадно и вместе с тем аккуратно, не пропуская ни одной крошки, поедает из миски.

Маргарита Семеновна с удовольствием втянула в себя воздух – после недавно прошедшего, моросившего с самого утра и до обеда дождика, пахло умытым асфальтом, молодой, упругой листвой и растревоженными остатками прошлогодних листьев, и даже дым от пахучей папиросы Блатной ладно встраивался в это весеннее многозвучие.

Наслаждаясь минутой, Маргарита Семеновна прикрыла глаза.

А когда открыла, ее взгляд наткнулся на Блатную.

Пожилая женщина, широко расставив ноги с больными коленями и сгорбив спину, сидела подле бродяжки на корточках, а та, борясь с инстинктивным страхом, осторожно тянулась своей узкой, пятнистой, грязной мордочкой к ее широкой, пропахшей хлоркой ладони.

Не желая мешать, Маргарита Семеновна развернулась к двери.

Нога неловко задела стоявшую рядом узкую урну – раздался резкий, неприятный звук.

Собачонка, поджав хвост, тут же отскочила от своей благодетельницы и быстро потрусила в кусты. Кряхтя и придерживаясь рукой за поясницу, Блатная встала.

Дойдя до крыльца, коротко встретилась с Маргаритой Семеновной взглядом.

Во взгляде этой старой и некрасивой, навидавшейся всякой грязи женщины, читалось смирение безусловного, не требовавшего никаких правил, непрошенного, но искреннего чувства и вместе с тем горечь от сознания, что все во внешнем мире – не только важное, но даже второстепенное, чужое, неважное, мешало этому чувству, не давая ему полноценно развиться…

– Марго, ты спишь? Почему так тяжело дышишь? – вырвал из полудремы голос внучки.

– Ты куда-то ходила?

– Да, бегала в нижний, за крахмалом.

Она не стала жаловаться Варе на приступ кашля, фальшиво убеждая себя в том, что скорее всего простудилась, продрогнув по дороге домой.

Знала, что избавиться от Вари все равно не получится.

К матери она не поедет, уже давно любой контакт с этой нездоровой во всех отношениях женщиной оборачивался для внучки травмой, которую она всякий раз мужественно пыталась скрывать.

Да и не оставит она свою Марго, даже если бы и было куда переехать.