Баффетт. Биография самого известного инвестора в мире

К началу осени рынок начал заикаться и пробуксовывать. 19 октября 1987 года, в день, который вошел в историю как Черный понедельник, акции рухнули на рекордные 508 пунктов. Рынок был на грани прекращения торгов, как это было в далеком 1929 году, и пережил крупнейшее за всю историю падение в пределах одного дня[826].

На третий день после обвала рынка состоялось собрание группы Баффетта в Вильямсберге. Тема встречи была выбрана, когда цены акций еще находились на пике: «Закончена ли для нашей группы работа с рынком?» После обвала повестку пришлось сменить. Все три дня, пока рушился рынок, Баффетт и прочие сияли, сверяя цены на акции и звоня своим трейдерам с плохо скрытым возбуждением. В отличие от тех, кто был раздавлен потерями, они пачками скупали дешевые акции[827].

Позже, когда завалы фондового рынка были разобраны, среди жертв обнаружили сестру Уоррена, Дорис. Она продала так называемые голые пут-опционы или деривативы. Голые пут-опционы представляли собой обещание покрыть чьи-либо убытки в случае падения рынка. Голыми они назывались потому, что не обеспечивались покрытием, то есть не были защищены от потери[828]. Брокерша уверяла, что голые пут-опционы обеспечат Дорис постоянный доход, но не предоставила ей реальной информации о риске, на который она шла. Дорис была очень умной, здравомыслящей, но не была искушена в инвестировании. С Уорреном она не посоветовалась. Консультируя разведенных женщин, он всегда рекомендовал им только чрезвычайно безопасные, низкодоходные инвестиции, например, казначейские или муниципальные облигации. Сам бы он в них никогда не инвестировал.

Решив на этот раз действовать самостоятельно, она в итоге понесла настолько большие убытки, что они уничтожили ее акции Berkshire и едва не привели к банкротству.

Дорис идеализировала брата: она видела в нем защитника и даже завела маленькое святилище с миниатюрными клюшками для гольфа, бутылками Pepsi и другими символическими атрибутами его жизни. Но теперь, когда у нее возникли проблемы, вместо того, чтобы отправиться за помощью прямиком к Уоррену, она попросила Сьюзи выступить посредником между собой и братом.

После того как она призналась Сьюзи в потере акций и денег, Уоррен позвонил ей рано утром в субботу. Он объяснил сестре, что деньги для расплаты с кредиторами, которые он мог бы ей дать, помогут только тем бизнесам, которым она задолжала, или, иными словами, тем, кто купил у нее страховые контракты. По его логике, они были спекулянтами, и он не собирался их выручать. Когда Дорис поняла, что это значит, ее прошиб холодный пот, а ноги задрожали. Она решила, что брат ее презирает, раз отказывается помочь. Сам Уоррен при этом считал, что просто принял очередное рациональное решение.

«Я мог заплатить пару миллионов долларов кредиторам. Но я решил: пусть идут к черту. Брокерша, с которой связалась Дорис, – просто разорила всех, кто занимался продажей этих штук».

В Washington Post вышла статья о том, что сестра «весьма успешного инвестора» совершила ужасную глупость. В семье Баффеттов нанести ущерб репутации Уоррена было серьезным проступком. Время для этого Дорис выбрала самое неподходящее. Баффетты все еще не до конца оправились от трагического события, произошедшего за несколько месяцев до этого. Племянник Сьюзи, Билли Роджерс, умер от передозировки наркотиков. Эта смерть обнажила несовершенства, скрывающиеся за благополучным фасадом Баффеттов. При этом Уоррен на каком-то уровне понимал, что он ищет себе оправданий, чтобы не помогать сестре. Конечно, он опасался ее ярости. Уоррен не мог выносить нападок ни от кого, даже от нее. Он перестал звонить сестре, и больше никто из семьи с ней не связывался. По иронии судьбы, Федеральная резервная система снизила процентные ставки. Компании выкупали собственные акции, и рынок быстро оправился от краха. В убытках остались только жертвы вроде Дорис.

За кулисами Уоррен, тем не менее, договорился о том, чтобы сестра получала по 10 тысяч долларов в месяц из траста, который завещал семье Говард. «Это было больше денег, чем я когда-либо тратила за всю свою жизнь», – вспоминает Дорис. Когда напряжение спало, они с Уорреном смогли поговорить. Сестра горячо благодарила его, пока не поняла, что это были ее собственные деньги, которые ей просто удалось получить раньше срока. На тот момент ее доля в трасте, которая начиналась с 2 тысяч акций Berkshire, стоивших в 1964 году 30 тысяч долларов, оценивалась теперь примерно в 10 миллионов. Траст не предназначался для осуществления выплат вплоть до смерти Лейлы, когда Дорис и Берти должны были получить свои доли.