Багдад до востребования

Посувалюк принимал в пищеблоке душ, слегка фыркая от удовольствия. Мало-помалу азарт начинания, столь непредсказуемо воплотившегося, но, в общем-то, напрашивавшегося давно, иссяк, и посол задумался о распорядке дня, примечательного не одной памятной датой и перестрелкой, которая пробуждает какие-то смутные ассоциации. Сегодня – не много не мало встреча с Саддамом Хусейном. Аудиенция, о которой, помимо считанных лиц в Москве, знают только Буш и Бейкер. Последний шанс остановить состав войны, какими только ноу-хау разрушения не напичканный. Рандеву, исчерпывающее миротворческое посредничество СССР, увы, никогда не воспринимавшееся Посувалюком всерьез. Хотя бы потому, что посредник и обе стороны – представители трех радикально отличных не стыкуемых культур. В некоем образном осмыслении: толмач, прежде практиковавшийся на одних ультиматумах, зацикленный на потребительских ценностях барин, снявший джек-пот схватки за мировое господство, и сотканный из одного коварства тиран, для которого обещание – часто одноразовая салфетка.

Но это так – кухня феномена, хоть и чреватая несварением. Камнем же преткновения был сам Саддам, фигура беспримерной воли и дерзости, вывих человеческого начала, зверь без страха и упрека. Мнить себя звездой властного Олимпа ему не приходилось – еще взбираясь на трон, он ей уже был.

Часто контактируя, Посувалюк президента Ирака за последних два года хорошо изучил. Тот опыт подсказывал: Саддам из Кувейта не отступит – хоть усей весь Персидский залив ядерными подлодками. Он не внемлет угрозам. Помимо своей верховной предначертанности, осознанной с младых лет, он не столько бесстрашен, сколько нем к боли. Болевого центра в его мозгу попросту нет.

Тем самым свой визит в президентский дворец Посувалюк воспринимал, как формальность, с одним, правда, существенным обременением: доклад в Москву – неизбежен, не позднее 17:00. И ничего не оставалось, как задействовать открытую, прослушиваемую связь, объяснив при этом, почему. То есть, хочешь не хочешь, сообщи начальству о ЧП с антеннами, одновременно выдавая «Мухабарату» свою причастность, пусть гипотетическую, к антииракскому заговору. Там-то ведомо, что диверсия не их рук дело. Оттого посол отказался от вызова ремонтников – дабы в яму с рвущими себя в клочья волками, на бровке которой едва балансирует, раньше времени не свалиться. Зря надеялся, что война все спишет, перестарались молодчики с антеннами, прямо противоположный эффект породив, одеваясь, корил где себя, а где заговорщиков Виктор Викторович.

Вскоре посол перебрался в свой кабинет. Минуту-другую он настраивался на рабочую волну, успокаивая нервы, вновь, спустя сутки, разгулявшиеся. Наконец решительно потянулся к телефону, но, приподняв трубку, застыл. Какая разница, кто стрелял – затихло ведь, не задев посольство ни так ни эдак, сбила его с курса мысль. И звонить в МИД он передумал.

Обратился к рабочей тетради, куда вносил, пользуясь личным шифром, все актуалии. Полистал. Однако, ничего полезного, выводящего на повестку дня, ограниченную утилитарным выживанием, не нашел. Прислушался: звон лопат и возбужденные голоса сослуживцев, но громче всех – вновь прибывшие. Ухмыльнулся от скабрезности, внезапно посетившей: «Кооператив – в полном сборе. Лишь заикнись – и на опалубку из кровных скинутся. Коль для державы мы естественная убыль…»

Он взглянул на часы – 10:30. До аудиенции у Саддама, которую, в силу предсказуемости итога, и дипэтикетом и не назовешь, – четыре часа. Стоило ради моциона от дела первостатейной важности отрываться? Но… в МИД звонить все же нужно: пусть, уже сегодня, состыкуют с подрядчиком по бетону. Завтра может быть поздно. Какие-то сутки – и добро пожаловать в ад. Резон американцам откладывать?

Тут на посла снизошло какое-то слюнявое, из смутных предчувствий и аллюзий, состояние. Будто проснулся аппетит, но чего душе угодно, не разобрать. Между тем деликатесы не проявлялись, а напоминали о себе события, один другого тревожнее: декабрьская контругроза Ирака обрушить на Израиль свой химический потенциал, прогнозы некоторых обозревателей – упади на Тель-Авив хоть одна боеголовка с зарином, симметричный ответ, химический, а то и ядерный – неизбежен, меловые лица подопечных, бросившихся, как только запахло жаренным, наутек…

Посувалюк судорожно протер глаза, после чего прикусил большой палец, будто ухватившись за некую нить.

– Какое на хрен бомбоубежище… – изумленно зашептал он, медленно поднимаясь на ноги. – Пару дней – и Багдад необъятный могильник. По-иному-то израильтянам не вырулить. И вдохновители заговора, сто пудов, они. Идиот, не врубился…

Посол распахнул верхний ящик стола, стал перебирать содержимое. Ничем не поживившись, захлопнул и выдвинул второй. Но, будто опомнившись, медленно задвинул обратно. Повернулся к сейфу и, судя по нахмуренному лбу, прикидывал: не там ли? Наконец озарился и вскоре раскладывал на столе лоскутное письмо-инструкцию заговорщиков.