– От вашего брата я просто охреневаю, – продолжил, не обретя товарища по интересам, оберопер. – Каким же безмозглым бараном нужно родиться, чтобы, прибыв из Страны Дураков, шпионить в ее пользу! Спрашивается, против кого? Своей настоящей, а не навязанной волей обстоятельств родины! Все понимаю: многих из вас и, не исключено, тебя самого, склонили к двойной игре силой. Но что мешало, уже на месте, послать Лубянку ко всем чертям, нас даже не извещая. Скажи мне, кому ты, шлимазл,* на этом долбанном свете, кроме своей пархатой родины, нужен? Русским жлобам-антисемитам, скалившимся тебе в спину, снаряжая в шпионский вояж? Или Саддаму Хусейну, который спит и видит нас всех удушить. А, Наум?
– Так вы Моше Шавит? – обреченно спросил Зуммерград, едва в монологе обозначилась прореха.
– Я конь в пальто, еще раз повторяю! И намотай себе на ус: лимит моего терпения выбран. Не заговоришь в ближайшую минуту, отправлю в камеру с арабами, пустив слух: стукач. Время пошло. – Биренбойм картинно взглянул на часы.
Наступила наполненная тектоникой пауза. Зуммерград отчаянно искал решение, мечась между пониманием, что и впрямь церемониться с ним долго не станут, и шокирующим ультиматумом, вчера ночью озвученным Москвой: раскрывшись, передать «Моссаду» сверхсекретное предложение. Но переговоры вести лишь с первым лицом или его заместителем. Между тем совершенный русский живчика Зуммеграду подсказывал: хоть и старший чин, но отнюдь не директор.
Тем временем его оппонент иронизировал над весьма осведомленными «коллегами» из КГБ, не сумевшими вынюхать, что служебные удостоверения в «Моссаде» давно заменил биометрический контроль. Потешался он и над самой затеей: скормить верного агента, дабы, очень похоже, установить не санкционированный советскими верхами контакт. Зря Моше родовое скотство на нас вешает, размышлял он, нужник нужнику рознь, до такого и я не додумался бы – ловко как! И в который раз убеждаюсь: даже в гиблой ситуации есть выход.
– Да бог с тобой! – Не дождавшись отклика, Биренбойм махнул рукой. – Ты дерьмовый, но какой-никакой еврей. Так и быть, выручу, облегчу задачу. Так вот, в том, что ты должен сообщить, есть грузинская фамилия?
– Есть… – сраженный наповал Зуммерград брякнул против своей воли.
– И тебя на него менять предлагают? Правильно говорю? – заглядывал за шпионские кулисы Биренбойм.
– Да, – подтвердил ссохнувшимися гландами крот-горемыка.
– Тогда хватит придуриваться, излагай! – поднажал оберопер.
Смахнув ладонью с лица пот, Зуммерград мало-помалу разговорился.
Оказалось, вынудить агента добровольно положить голову на плаху достаточно просто: разбей лишь сосуд, где перебродили в уксус застарелые страхи, и укажи маршрут. Двойная жизнь шпиона, ежедневная грызня с самим собой разжижают личность, критичность мышления. Биренбойм это отлично знал, но не подозревал, насколько крот легко манипулируем – уколи лишь в болевую точку.
Депеша извещала Зуммерграда, что, по не вызывающим сомнения сведениям, ШАБАК* его уже два месяца разрабатывает, планируя в ближайшие дни арестовать. Поскольку КГБ задержан израильский шпион Давид Хубелашвили, то обеспокоенная судьбой Зуммерграда Лубянка готова первого на него обменять. Так что лучше ему, Зуммерграду, не медля, уже завтра сдаться, тем самым ускоряя обмен.
Принципиальное согласие «Моссада» на сделку – кодовая фраза «Билеты лучше заказать», переданная до 11:30 по названному московскому номеру телефона. Спустя час – новый контрольный звонок, где диалоговый фрагмент «Билеты заказаны?» – «Да» подтверждает готовность обсудить технические детали сделки, сегодня, в 21:30, у собора Святой Ядвиги в Берлине. Сообщались также приметы контакта и пароль встречи.
Тут Биренбойм встал и, будто в допросной он один, спокойно потопал на выход. Не произнеся ни слова, захлопнул за собой дверь. Меж тем его место тотчас заняла распущенная накануне команда дознавателей, кардинально поменявшая амплуа профессиональных зануд на бесстрастных стражников, а когда – любезных официантов, поддерживающих водный режим подопечного. Каждые полчаса, без всяких напоминаний, они пичкали обильно потеющего экс-шпиона прохладительными и горячими напитками.
К полудню взмыленный бедолага от атмосферы подчеркнуто корректного вакуума задергался, порываясь встать. Но тут его жестко осадили, пригрозив наручниками. Тогда Зуммерград затребовал, как он выразился, «этого русского», взаимопонимания однако не обрел. Больше того, был препровожден в «Абу-Кабир»*. Там, в одиночной камере, он несколько успокоился – ведь живчик свое обещание сдержал, оградив от арабских головорезов. Значит, обменяют, уговаривал он себя, пока не заснул.