Багровый берег

– С чего начать? – Гэвин издал нервный смешок. В присутствии этой девушки он снова чувствовал себя мальчишкой. – Не знаю, как вам это удалось, но ваш приход сюда – это знак. Без всякого сомнения, знак.

– Знак чего?

Он посмотрел на ее прекрасное, странно безразличное лицо. Он чувствовал, что эта женщина даже глубже, чем он думал. Тем лучше.

– Это, Констанс, наша камера поклонения.

– Наша камера?

– Да. Наша камера. А это наш алтарь.

– Можно спросить, какой религии?

– Вам можно. Мы практикуем древнейшую религию на земле. Изначальную религию. Как вы уже, несомненно, догадались, мы – ведьмы. – Он внимательно вгляделся в ее лицо, но не понял, как истолковать промелькнувшее на нем выражение. – Настоящие ведьмы. Наш культ насчитывает двадцать тысяч лет.

– А эти мать и дочь, которых вы довели до животного состояния?

– Это не так. Совсем не так. Позвольте мне объяснить, прежде чем вы вынесете свое суждение. Констанс, я уверен, вы должны понимать, что ваш приход сюда и мой приход в то же самое время – это не случайность. Как не случайно и то, что Кэрол не смогла отравить вас своим чаем. Она ревнивая женщина… но мы отклонились от темы.

Констанс молчала.

– Я с самого начала понял, что вы – одна из тех исключительных людей, о которых вы говорили в гостинице. Вы помните тот разговор?

– Прекрасно помню.

– Я уже тогда понял, что вы можете быть одной из нас. Мы не принимали новых членов в нашу семью на протяжении двухсот лет. Чтобы понять, кто мы такие, нужен особенный человек. Вы – такой человек. В вас есть бунт, жажда свободы. Я вижу в вас желание жить по вашим собственным правилам.

– Действительно.

Гэвин удивился тому, как легко, как естественно все происходит.

– И еще в вас есть тьма.

– Тьма?

Это прозвучало как поощрение.

– Да, но хорошая разновидность тьмы. Тьма, которая несет свет.

– Кто вы?

– Я ведьмак. Все мои предки до десятого поколения были ведьмами и ведьмаками в Эксмуте, а до этого в Олдеме, в Новой Салемской колонии на болотах, в Салеме, на Британских островах и так далее в глубину времен. Я родился в этой среде так же естественно, как рождаются в своей вере христиане. Наши практики могут показаться человеку со стороны немного пугающими, но такое впечатление производит и церковная служба на человека, который не знает, что такое христианство. Спешу добавить, что мы не состоим в оппозиции к христианству. Мы верим в то, что нужно жить и давать жить другим. Мы не жестокие люди. Например, никто из нас не участвовал в жутком массовом убийстве женщин и людей с того парохода. Это совершили так называемые христиане.

Гэвин помолчал, с любопытством глядя на Констанс, пытаясь проникнуть в ее мысли.

– Оцените красоту этой комнаты, эти древние вещи, это ощущение истории и целеустремленности. Я понимаю, что ведущие сюда коридоры выглядят отталкивающе: кровь, запах и все остальное. Но понимаете, Констанс, наша церемония шабаша свободна от эвфемизмов. Она включает настоящую кровь и настоящую плоть в настоящем жертвоприношении. И добавлю, настоящую чувственность.

Ее лицо и на этот раз не выдало ее мыслей.

Он взял ее за руку, и Констанс не воспротивилась. Ее рука была холодной, липкой, но он все равно сжал ее.

– Я не хочу навязывать вам наши верования. Но позвольте рассказать кое-что о нашей истории и происхождении. Вы наверняка уже многое знаете: Люцифер и его последователи, искавшие свободы, были сброшены с небес. Но не в ад. Они оказались здесь, на земле, и мы – их Maleficarum, духовные наследники. Люцифер, ангел-бунтарь, дает нам свободу быть, кем мы хотим, и делать то, что мы хотим.

– И вы хотите обратить меня в эту веру.

Гэвин рассмеялся, невольно покраснев:

– Вы не случайно оказались здесь в эту ночь, единственную из всех ночей. И вас, и меня привели сюда силы более мощные, чем мы сами, силы, которые мы не можем игнорировать, не ставя себя под угрозу.

– И что это за силы?

– Сегодня вечером два члена нашего сообщества должны были осуществить редкое и крайне важное жертвоприношение. Однако все пошло не так, как планировалось.

– Какого именно рода жертвоприношение?