Багровый закат

В ходе беседы рав Нафтали сообщил Эльке, что однажды он услышал в Иерусалиме о его необычных гончарных изделиях. Однако, увидев смущение на лице Эльки, посчитал нужным объяснить.

– То, что я сейчас расскажу, произошло во время молитвы в Храме. Не знаю почему, но я оглянулся и увидел почтенного пожилого человека. Этот человек, как я понял по его самоотверженной молитве, обращался к Всевышнему с очень важной для него просьбой. Он молился с таким самозабвением, что я не устоял, подошел к нему и спросил:

– Если иудей так горячо молится, значит, у него имеется очень важная на то причина. И я присоединяюсь к твоей молитве. Да поможет тебе Адонай! Но поскольку наши земные просьбы касаются наших земных дел, может я смогу чем-нибудь помочь тебе, добрый человек?

– Спасибо, – сердечно ответил молившийся. – Я очень старый иудей. И чувствую, что вскоре моя душа возвратится к её вечному Хозяину. Однако прошу я не за себя, а за моих двенадцать сыновей, чтобы Всемогущий держал над ними свою щедрую длань!

– Как зовут тебя и имена твоих сыновей? – спросил я. – За их благополучие и я готов воздать молитву!

– Немногие знают меня по имени, – сказал он, – я сандлар, ремонтирую обувь, и это стало моим именем.

– Конечно же! Я тебя вспомнил, – радостно сказал Нафтали, – ты – тот самый уважаемый иерусалимский сандлар, а имена твоих детей знают все. Каждый из них – одарен именем отца-родоначальника одного из двенадцати колен израилевых!

Их имена: Иегуда, Звулун, Иссахар и Рувен, Шимон, Гад и Эфраим, за ними следуют Менаше, Биньямин и Дан, и, наконец, Ашер и Нафтали. Не так ли?

– В это время завершилась молитва, – рассказывал Нафтали, – и мы могли спокойно поговорить с этим искренним человеком.

– Да, – подтвердил старый сандлар – это я, и ты правильно назвал имена моих сыновей. Да продлятся их годы!

Помолись за них. И еще, прошу, – сказал он, – найди место в твоих молитвах для людей, святых для меня и моей семьи – гончара из Модиина, мастера Эльазара бен Рехавама, да будет вечной память о нем и его сына Эльки, да продлятся его годы до ста двадцати!

Они помогали моему семейству выжить многие годы, пока мои дети не начали сами себя кормить…

– Затем, – с улыбкой продолжал Нафтали, – этот благородный человек извлек из своей сумки необычно раскрашенную игрушку.

Сказал, что у его детей никогда не было красивых игрушек, кроме тех, что дарил им гончар из Модиина.

Дети, слава Всевышнему, выросли, а игрушки достались мне, выжившему из ума старику. Играй, мол, сколько хочешь!.. – и на лице Сандлара появилась виноватая улыбка.

Он приложил эту игрушку к губам, и неожиданно раздались полные грусти и тоски звуки. Эти звуки издавала небольшая глиняная флейта, по форме напоминавшая рожок.

– А потом этот благородный человек, протянул мне флейту и попросил, чтобы я, если встречу сына мастера Эльазара, возвратил ему эту игрушку.

– Мне она больше не понадобиться. Пришел мой час возвратить Хозяину то, что принадлежит только ему, закончил Сандлар.

При этих словах Нафтали вытащил из своей сумки флейту, вызвавшую вскрик удивленной Шифры. То была одна из игрушек когда-то сделанных Эстой в Дура-Европосе и вместе с другими игрушками подаренная Сандлару её братом, покойным Эльазаром.

За долгие годы яркие краски игрушки поблекли. Истерлись края, но звуки, издаваемые флейтой, все еще были протяжными, хотя стали хрипловатыми и грустными.

Нафтали передал флейту Шифре. К ней сразу же подошли Ора, Эфронит, Давид, Бат-Шева. Каждый хотел подержать в руках старую игрушку.