Сам-то я точно знал, что относится, поскольку а) современный и б) поэт, у меня на полке стояла целая книжка под названием «Клич» с его стихами.
Анна Ахматовна подняла глаза к потолку, вспоминая, было ли разрешение считать Высоцкого поэтом, и неуверенно пожала плечами.
— Можно…
— Догонит ли в воздухе или шалишь летучая кошка летучую мышь? Собака летучая кошку летучую? Зачем я себя этой глупостью мучаю?
— Это точно Высоцкий?
— Точно! Ну, хотите, другой? Спасите, спасите! О ужас, о ужас! Я больше не вынырну, если нырну. Немного проплаваю, чуть поднатужусь, но силы покинут — и я утону. Вы мне по секрету ответить смогли бы: Я рыбная мышь или мышная рыба? Я тихо лежала в уютной норе – читала, мечтала и ела пюре. И вдруг — это море около, как будто кот наплакал! Я в нём как мышь промокла, продрогла как собака. Спасите, спасите! Хочу я, как прежде, в нору, на диван из сухих камышей. Здесь плавают девочки в верхней одежде, которые очень не любят мышей….
Анна Ахматовна сотворила на лице прищур Феликса Эдмундовича, о-о-о-очень подозрительно на меня посмотрела, но оценку поставила.
Стихи мне всегда ложились в голову сами, их не нужно было заучивать, это часто спасало. А от «Алисиного» цикла Высоцкого я просто пищал. Вся подборка сильно отличалась от печатаемой в «Юности» и других журналах поэзии.
…Женька тоже был с подковыкой. Просто учить стихи ему было скучно, он их периодически модифицировал и наблюдал, заметит ли преподаватель. Вот и сейчас, когда ему досталось творение Сергея Есенина «Гой ты, Русь, моя родная», он выставил вперед ножку и с выражением начал…
— Гой ты, Русь, моя родная, хаты — в ризах образа...
Анна Ахматовна удовлетворенно закрыла глаза и начала вымахивать рукой ритм.
Женя тем временем, не снижая эмоционального накала и выразительности, подобрался к финалу.
— Если крикнет рать святая: «Брось ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не надо рая...
— Садись, пять!
— …Я в Америку хочу!»
Анна Ахматовна широко распахнула глаза, остолбенела и спустя пару секунд закончила, держа лицо.
— С минусом!
***
Гранит знаний – он опасный. От него в лучшем случае крошатся зубы, а в худшем он сильно бьет в голову. Но это я теперь знаю, а в детстве я был маленький, настырный, но непостоянный...
И все время куда-то поступал и где-то учился...
И бросал. Причем бросать мне нравилось больше. Пожалуй, ради этого момента наполненности Свободой в момент «бросания» и поступал...
В итоге, 9 оставленных на растерзание другим студиозусам учебных заведений, из которых 4 – ВУЗы...
После 8-го класса, решив, что штурман речного пароходства – это самое то, что любят девушки, я сдал экзамен по математике (это, между прочим, подвиг, кто не догадывается) в речное училище. Форма опять же. Китель! Красота!
Но когда выяснилось, что к черной отутюженной форме прилагается двухъярусная панцирная кровать в казарме 5 дней в неделю, тумбочка дневального и стабильное битие физиономии старшекурсниками, в разуме наступило просветление в виде нецензурной фразы «данунах» и документы немедленно были переданы в (внимание) кулинарное училище! Оно попалось по пути домой...
От этого милого заведения у меня осталась память о мытье окон газетами и бессовестно слямзенный восковой муляж котлеты на восковом же кусочке хлеба. Кусочек, само собой, несколько раз подсовывался друзьям и некоторые опытные дантисты по следам зубов легко смогут выяснить, с кем я дружил в детстве.
Не судьба учиться по профилю Геннадия Хазанова взглянула на меня первого сентября. Она внимательно смотрела мне в лицо двенадцатью парами девичьих изучающих глаз и похихикивала. Двенадцать девок, а я один!!! А мне 15 лет! Нет. К такой войне я оказался не готов...
В школу, в школу...
Родители, имейте в виду: в 15 лет ребенок НЕ ПОНИМАЕТ, чего он хочет! Кого – иногда уже да, а чего – еще нет...
После 11 класса за неделю до экзаменов в ВУЗы я вдруг в книжке по астрологии прочитал, что конкретно из меня – длинного, нескладного меня с торчащими во все стороны усиками – вполне может получиться шикарный историк. И я сел и за семь дней прочел 11 учебников истории. Оказалось, что в школе эти учебники каким-то образом обходили меня стороной.
Узнал много нового, но оказалось, что зря...
Если на вопрос по Емельяну Пугачеву я еще что-то по картам и обрывкам «Капитанской дочки» рассказал, то второй вопрос совершенно меня ошарашил. В устах председателя комиссии – седого благообразного старикашки в толстенных очках – он звучал убийственно:
— По отношению к чему Новая Экономическая Политика была новой?
– Тю! – ответил я. – Конечно, по отношению к старой!!!
Председатель комиссии минимум полвека преподавал историю КПСС. Подозреваю, что он даже когда-то стоял рядом на броневике. Поэтому он по-гэбэшному прищурил на меня правый глаз и сказал дребезжащим, но твердым голосом:
— Молодой человек – шутник?!!! Ясно! ДВА!!!
Историком я не стал...
***
— Ну так что, год терять что ли? – вновь завела разговор мама через пару недель после того, как я завалил вступительный на Черниговский исторфак? – Ты бы сам чего хотел?