Байки Семёныча. Вот тебе – раз!

Вот тут-то как раз и пригодились Юркино единение с преподавательским составом кафедры физического воспитания и баскетбольные спартакиады, неоднократно выигранные баламутами во славу собственного университета. Приняв во внимание, что потеря одного математика – это никакая не трагедия, а вот утрата центрального нападающего – это неприятность, уже очень близкая к эпической драме, на факультете физвоза решили, что «балбеса нужно отстоять», и выдвинув из своих рядов самого видного депутата, отправили его в деканат физмата. На выручку отправили. Авторитетный во всех смыслах преподаватель физвоса Хамза, запершись с деканом Тураевым в кабинете последнего и нависнув над почтенным математиком всем своим двухметровым ростом, настойчиво увещевал его в том, что Юрка в общем-то хороший парень и что если и выгонять его, то, конечно же, не на третьем курсе, а, может, даже и немного попозже. Может быть, даже после того как они через месяц в Ташкент на Универсиаду съездят. Увещевал долго и громко. Иногда даже на двух языках. В конце концов какой-то из аргументов, а может быть и все они вкупе сработали, и Тураев, махнув рукой, сдался, пообещав, что, случись такое еще раз, он сам лично отвезет Юрку в тюрьму и сдаст его туда на веки вечные.

Хамза вышел от Тураева взмокший и злой, как восемь питбулей после групповой драки за чемпионский титул собачьей олимпиады. Крепко прихватил Юрку за предплечье своей мощной лапой, которой он некогда в автобусе раздавил кисть руки застуканного им карманника, и поволок адепта вселенской благотворительности к выходу. По пути Хамза пообещал Юрке, что в случае, если такие вольные интерпретации с чужими деньгами повторятся еще раз, он самолично вырвет Юрке его стройные ноги и вместо них вставит кривые суковатые палки из тутового дерева, после чего сильно даст по шее и пустит голым в Африку. Также, усугубляя угрозу с деревянными ногами и африканским вояжем, Хамза пообещал и кое-что пострашнее. Пообещал он Юрку, случись такой апокалипсис еще раз, никогда больше на баскетбольную площадку не пускать и вообще, поставив большим авансом «трояки» за все предстоящие пары физического воспитания, больше не впускать Юрку на стадион никогда в жизни. До самой Юркиной пенсии. Юрка, впав в смятение чувств и не совсем понимая, над чем сейчас грустить и чему радоваться, в итоге решил, что сегодня нужно радоваться. Радоваться следовало тому, что универ в его жизни пока еще остается, а Хамза, как человек добрый и быстро отходчивый, от любимого баскетбола отлучать не станет и дело обойдется всего лишь вырванными ногами и знакомством с экваториальной Африкой. Ну а пендель Юрка все ж таки получил. Увесистый такой пендель от Хамзы, которым добрый гигант направил Юрку в сторону дома и настоятельно порекомендовал «завтра на тренировку не опаздывать».

Так Юрка, оставшись и без скромного гешефта, и без должности старосты, продолжил обучение в ипостаси самого обычного студента. Заучка Зазена, назначенная старостой взамен утратившего доверие Юрки, взялась за руководство вверенным ей коллективом со всей энергией молодой зануды-отличницы и рвением первостатейной карьеристки. Так что административная жизнь группы скоро наладилась, а стипендия у всех вернулась в русло дополнительных пятидесяти копеек. За исключением Юркиной, потому как стипендию ему в этом универе больше никогда не платили.

* * *

А еще, товарищи дорогие, всем нам хорошо известно, что результаты любого обучения и вид изгрызенного гранита познаний спрашиваются со студентов на экзаменах и зачетах разнообразных. Экзамены эти, являясь финалом и апофеозом раздольной студенческой вольницы, прилетали и в жизнь наших баламутов, как, впрочем, и всех одногруппников, для кого-то вполне себе по плану, а для кого-то совершенно неожиданно, каждые полгода, явлением своим доставляя пусть и нечастое, но все-таки неудобство. Понятное дело, что экзамены и зачеты у будущих светочей современной математической мысли и физических умозаключений проходили в их родном корпусе физмата. Помпезный путь в корпус царства физики и математики представлял собой тенистую аллею, сформированную уже изрядно пожившими пирамидальными тополями, высоко вознесшими свои макушки над крышей этого четырехэтажного здания. В обычные дни они создавали торжественную помпезность греческой колоннады, ведущей в храм точных наук, а в дни пыльных южных ветров-«афганцев» они опасно кренились, собирая на своих листьях мелкую, как пудра, пыль пустыни Гоби, прилетевшую сюда, за тысячу километров, по воле Борея. Эти самые тополя еще сыграют свою роль в нашей истории.