Бахчанов

Потом он видел, как девушка, обрадованная подарком, показывала портрет подругам и с гордостью поясняла:

— Нарисовал Людека один известный художник.

А "известный художник" стоял в сторонке и только добродушно посмеивался: "И то благо, что хоть одна соотечественница признала".

С Анелей ему довелось побывать на большом митинге, устроенном в столовой одной пресненской фабрики. Тынель восхищался рабочими-ораторами, их способностью быстро понять смысл происходящего, умением пробудить в народе неистовое желание борьбы и победы. Воодушевление было всеобщим. Раздавались призывы пойти к казармам и там склонить на свою сторону солдат. По дороге колонна обрастала все новыми и новыми толпами тружеников. Люди точно хотели лишний раз убедиться, как их много и как велика их сила.

Анеля шла в первой почетной шеренге работниц и держала древко красного знамени. Девушки несли знамя поочередно. Всюду слышались смех, шутки, иногда из шеренги выскакивали подростки и боролись на снегу. Люди чувствовали избыток сил, стремились излить его в песне, в движении, но все понимали, что не это главное, что оно еще где-то впереди и что, быть может, потребуется много усилий и жертв.

Эдмунд Тынель шел рядом с дядей Костей, и тот делился с ним своими соображениями насчет исхода "борьбы за войско". Как трагично для восставших, что до сих пор Совету солдатских депутатов, возникшему в недрах гарнизона, не удалось втянуть в баррикадные бои с самодержавием ни одной воинской части, а военным властям удалось обезоружить революционно настроенные части и запереть их в казармах.

— Причин такого успеха наших врагов немало, — закончил дядя Костя, — и одну из них я усматриваю, между прочим, в том, что запасных солдат, исстрадавшихся по дому и семье, начальство соблазняет обещанием немедленного увольнения в отпуск…

Тынель увидел черных казачьих коней. В руке урядника блестело лезвие шашки. Он взмахнул ею над своей косматой папахой, и казаки направили неспокойных коней прямо к шеренге, где развевалось красное знамя. Толпа мгновенно стихла. Только сотни глаз в лихорадочном напряжении следили за движением станичников. Еще несколько секунд, и эти чубатые люди врежутся в ряды безоружных своих соотечественников и начнут избивать, рубить, топтать…

Случилось же неожиданное. Из рядов демонстрантов отделилась сначала одна, а затем другая девушка. Они отважно кинулись навстречу всадникам. Одна из них крикнула:

— Стреляйте в нас, убейте нас, а живыми мы знамя не отдадим!

— Браво, Маша, браво, Анюта!.. — послышались одобрительные возгласы в толпе.

Первые три казака натянули поводья. Еще шаг — и девушки очутились бы под копытами. Другие всадники, чтобы не наехать на своих, вынуждены были остановиться. Руки с нагайками и обнаженными шашками медленно опустились. Напрасно кричал что-то охрипшим голосом казачий офицер. Донцы не двигались. Они сконфуженно смотрели на девушек, и вот уже один за другим стали медленно поворачивать коней. Через минуту в конце улицы замелькали переплетенные ремнями спины всадников.

— Да здравствуют казаки! — неслось им вслед.

Дядя Костя протер очки, снял сосульки с бороды и легонько подтолкнул в бок изумленного Тынеля:

— Первая ласточка, а?

А минутой позже, нахмурясь, сказал:

— Нет, враг и не подумает оставить нас. Не сегодня, так завтра казаки или драгуны вынуждены будут выполнить злодейский приказ своего озверевшего начальства. Следовательно, партизанская война неизбежна…

Когда молнией облетел слух, что народ со всех сторон движется к Тверской и намерен приступом взять губернаторский дворец, в толпе пресненцев раздались крики:

— Идем и мы! Поможем нашим, братья!

Где-то грохнул выстрел, но никто не обратил на него внимания. Он потонул, как камень, брошенный в бурное море. Очевидцы, только что прибывшие с Тверской, из уст в уста передавали тревожные вести: к Страстной площади подвезены пушки, а на колокольню Страстного монастыря втащены пулеметы. Войскам и полиции приказано бить по народу, движущемуся со стороны Триумфальной, Охотного ряда и бульваров Садового кольца. Эта угроза не испугала людей. И, даже когда донесся гул первого залпа, никто не остановился.

— Не робей, воробей, а дерись с вороной, — подзадоривал какой-то паренек, по пути сшибая вывеску с изображением двуглавого орла. Орудийные выстрелы заухали чаще. Разрывы шрапнельных снарядов гремели где-то по соседству с ближайшим кварталом. Кто-то сказал, что генерал-губернатор велел сосредоточить всю пехоту на Театральной площади, под открытым небом. Сюда, мол, не сунутся агитаторы.

Дядя Костя не упустил случая съязвить:

— Для карателей Москва нынче будет что доска: спать широко, да кругом метет!

Вдруг над улицей загрохотало, завизжало, словно налетевший вихрь разодрал крышу. Несколько человек с криком "ложись!" легли на мостовую.

Тынель не лёг. Он заслонил собой Анелю и взволнованно взглянул на невозмутимого дядю Костю. Тот велел всем укрыться во дворах, на лестницах, подаваться в соседние проулки, под защиту каменных стен.