Бахчанов

— Прекрасно. Пять так пять. Оптовым покупателям у нас предпочтение. Словом, отпустим вам, сударь, столько, сколько пожелаете. И притом самого наилучшего. Но, извините, сегодня хозяина нет, да и магазин пора закрывать. А вот завтра — милости просим. Отпустим прямо со склада.

— Ладно. Завтра и зайду, — пробормотал покупатель и, по-видимому довольный приятным с ним обхождением, медленно вышел на улицу.

Промыслов прыснул со смеху.

— Черт бы побрал купчину! Даже не дал мне обнять тебя, дорогой Алексис.

Он проскользнул за дверь, застучал ставней и, вернувшись, продолжал:

— Магазин на хорошем счету у полиции, а все же береженого бог бережет. Лучше беседовать не здесь, а в жилом помещении…

Он щелкнул ключом и погасил лампу. В наступившей темноте взял Бахчанова за руку и потянул в соседнюю комнату, меблированную довольно прилично. Здесь девочка, на вид лет пятнадцати, качала на руках ребенка.

— То няня, свой человек, — пояснил Промыслов, — а хозяева ушли в гости к ненавистному домовладельцу. Мимикрия, брат.

— Я от души рад этой встрече, Глеб. Но как ты очутился здесь?

— Так же, как и ты, кочующий якобинец. Предыстория же в двух словах такова. Сначала командовал студенческой дружиной. А студиозы, как знаешь, народ симпатичный, смелый, занозистый, и с ними одно удовольствие строгать свинцовых олухов из драгунско-свинского скопища. После Малой Бронной мы кинулись брать Николаевский вокзал. Куда там! Каиновы дети оттеснили нас пушечным огнем к черту на кулички. И вот пришлось мудрить: как уйти, чтобы не губить зря молодые души студиозов. Обезопасив ребят, я, волею комитета, водворен был сюда. Все. А теперь объявляю тебя моим напарником в новом боевом задании.

— Боевом? — удивился Бахчанов, обводя недоуменным взглядом мирные стены квартиры. — Что же ты тут делаешь?

— Что полагается фруктовщику, — лукаво улыбнулся Промыслов.

— Но от твоего пиджака не пахнет черносливом.

— А чем? Табаком?

— Я бы сказал — свинцом.

— Пули отливаю! — захохотал Промыслов. А потом с самым серьезным видом прибавил: — Ах, дорогой мой Алексис, я скорей бы дал себя убить, чем открыл бы кому-либо тайну сего лжемагазина. Тебе же верю, как самому себе, тем более, мобилизованному на бессонную ночь…

С этими словами он предложил Бахчанову спуститься в сарай.

Тут стояли ящики из-под фруктов, а посредине подвала находился колодец. Он был без воды и уходил в глубь земли метра на два.

Промыслов ловко спустился на дно сухого колодца и затем вполз в лаз, прорытый в стенке.

Бахчанов нащупал в деревянной обшивке колодца набитые брусья и, держась за них, стал спускаться. Это ему напомнило спуск в подпольную тифлисскую типографию в Авлабаре, оборудованную глубоко под землей. Там тоже надо было спускаться в колодец, только он был с водой, но в срубе его находилась выдолбленная ниша — вход в узкую галерею, из которой можно было подняться в типографское помещение. Здесь же было иное устройство. Бахчанов видел перед собой светлеющий лаз всего метра в полтора. За лазом находилось само подземелье, чуть озаренное горящей свечой. Оно представляло собой душную, полную запаха сырой земли, мрачную каморку с нависшим потолком. В ней стояла ножная печатная машина "американка". На стене висела касса с мешочками, полными шрифта. В углу виднелся бочонок с краской.

— Алексис, ты находишься в подпольной типографии ЦК нашей партии! — торжественно сказал Промыслов. Бахчанов наклонился над пачкой напечатанных листов бумаги, лежащих с правой стороны машины, и прочел:

"Хотя восстание временно и задушено, но в Москве нет победителей. И сама шайка убийц чувствует себя победителями еще меньше, чем после подлого расстрела Девятого января…"

Это было из текста последней листовки Московского комитета.

Промыслов рассказывал:

— Пока не явится смена, я тут и швец и жнец и в дуду игрец. Впрочем, что я? Наши типографщики-колхидцы живут тут как отшельники. Лучше сказать, как настоящие подвижники. Работают без передышки, без наград, без ропота и никого не видят, кроме одного нашего же человека — мнимого хозяина столь скромного торгового заведения. Сия же печатня — очередное детище нашего мага строительной техники Леонида Красина, — как видишь, довольно проста и кустарна. И, очевидно, сложней и роскошней не могла быть из-за крайней ограниченности наших финансовых возможностей. В таком виде, как сейчас, печатня, я бы сказал, больше напоминает окоп, наспех вырытый перед быстро надвигающейся битвой. Но зато, дружище мой, это такой окоп, из которого нам можно метко стрелять, не будучи обнаруженными врагом. Главное неудобство, конечно, — малая кубатура. Более того. Вентиляционная труба не действует. Свежий воздух идет только через лаз, когда он открыт. Но лаз приходится почти все время держать плотно закрытым, чтобы наверх не доносился стук работающей машины. Больше двух часов выстоять тут невозможно, и нашим людям приходится выходить за живительным воздухом, как рыбам в замор. И однако же все покрывает главное достоинство этого нелегального сооружения: враг бессилен подавить нашу последнюю и неприступную баррикаду!