Бал жертв

«Моя добрая Марианна.

Мы подняли восстание; у нас нет более убежища, кроме большого леса, отделяющего Ионну от Нивернэ, и каждый день, каждую ночь мы вынуждены вступать в перестрелку с республиканскими солдатами.

Восторжествуем ли мы — не смею надеяться: трусы, на которых мы рассчитывали, не восстали, они боятся эшафота. Напрасно Запад и Вандея под предводительством Кадудаля подают пример, дворянство на востоке страны осторожнее.

Нас только двести, и в числе этих двухсот две героини, Диана де Верньер и ее кузина, эта несчастная Элен, выданная Робеспьером за гнусного Солероля. По какой адской хитрости этот поставщик гильотины, этот помощник палача, эполеты которого орошались только кровью казненных, опять вошел в милость к Директории, которая удалила его, — вот этого я не смогу тебе сказать, но он командует армией, направленной против нас.

Знаешь ли, моя добрая Марион, зачем я пишу тебе? Затем, что нам угрожает стыд. Республиканские солдаты думают, что они сражаются не с роялистами, а с ворами и поджигателями».

Тут Каднэ рассказывал подробно в своем письме к Марион странные происшествия, уже известные нам, от пожара на ферме Раводьер, подожженной по приказанию начальника бригады, ожесточенного сопротивлением замка Рош, потом побег в лес, где к ним присоединились несколько мужественных роялистов. Потом он продолжал:

«Мы все готовы умереть, но мы не хотим, чтобы нас считали разбойниками. Наша жизнь принадлежит нашим врагам, а наша честь — только нам. Мы не просим у Республики пощады, мы только хотим, чтобы этот негодяй Солероль не выдумывал на нас гнусную клевету. Понимаешь ли ты?

Если это письмо дойдет до тебя, ступай к Баррасу, ступай к доброй Ланж… Истина должна обнаружиться. До сих пор Машфер здрав и невредим. Мы потеряли немногих, и наше убежище почти неприступно, если только нас не возьмут голодом, а это почти невозможно, вероятно, мы продержимся месяц или два.

Кто знает, до тех пор, может быть, слабые почувствуют себя сильными и присоединятся к нам».

Когда Ланж дочитала письмо, она сказала Марион:

— Ты не должна идти к Баррасу.

— Почему?

— Потому что директор влюблен в тебя до безумия и эту любовь надо приберечь, как последнее средство, чтобы спасти Каднэ и Машфера. В тот день, когда ты пойдешь просить у Барраса жизни двух человек, он так тебя любит, что согласится на это.

— Но если их убьют?

Ланж печально подняла глаза к небу.

— Ах! — сказала она. — Бог мне свидетель, что я люблю Машфера всеми силами сердца и души, однако в этот час я менее думаю о его жизни, чем о его чести…

— Но что же намерена ты делать?

— Это моя тайна.

— Разве у тебя есть тайны от меня?

— Да, когда дело идет о том, чтобы не увлечь тебя в бесполезную опасность.

— Но… Разве я тебе не сестра?

— Да, но я хочу действовать одна. Ты останешься в Париже… А я уеду.

— Куда.

— К ним.

— Но что можешь ты сделать, разве только умереть вместе с ними?

— Я их спасу и погублю этого негодяя, Солероля.

— А я что буду делать в это время?

— Ты будешь скрываться.

— Зачем?

— Затем, что Баррас не должен тебя найти… Когда я буду в отсутствии, кто знает…

Марион поступила так, как хотела Ланж. Она пошла просить убежища у бедных людей, знакомых ей и живших в предместье. Ланж, как мы видели, приехала в Солэй и разговаривала с начальником бригады.