Балабанов. Перекрестки

Самые явные примеры кустарничества в «Брате» – конечно, из области (смертоносной) техники. И в сценарии, и в фильме режиссер с любовью и подробно показывает, как Данила своими руками «допиливает» одолженное или украденное старое оружие. По словам Балабанова, сам он в детские свердловские годы прославился умением делать бомбы из учебных химических наборов, а затем показывает, как самодельный арсенал может создать подозрительно мощные сцены бандитских разборок. Дорогой «ствол», который Виктор пытается толкнуть Даниле, не просто оказывается лишним: фильм объявляет (кинематографически) неэффективной саму привычку полагаться на технологии. Можно связать этот гимн кустарщине с одним из самых ярких обличений Балабановым своей собственной профессии, в котором содержится тайное сожаление:

«Я не считаю кино искусством. Искусство – это когда человек что-то делает один. Художник создает искусство, писатель создает искусство, но когда ты зависишь от пятидесяти человек – какое это к черту искусство?»[10].

Возможно, Данила Багров, осторожно приматывающий скотчем бутылку из-под лимонада, снаряжающий патроны и «делающий что-то один», – не новый Робин Гуд (как часто считали критики и зрители фильма), а балабановский пример независимого художника-исполнителя, который работает в привычной нищете, но уже не при коммунизме?

Про уродов и бандитов: постсоветский ревизионистский кинематограф Балабанова Коллин Монтгомери

Как уже отмечали многие киноведы и кинокритики, в первое постсоветское десятилетие российские кинорежиссеры «наблюдали, как тают и чуть ли не исчезают аудитория внутри страны, их международное признание и культурный авторитет»[11]. Действительно, культурные и экономические перемены, произошедшие после распада СССР, привели к беспрецедентному упадку русского кинематографа. Причиной тому было не только резкое сокращение господдержки и государственной системы проката, но и деградация киностудий, плохое оснащение кинотеатров советской эры, растущий теле- и видеорынок, повсеместное пиратство, которое обеспечивало быстрый, неконтролируемый приток американских фильмов, вызвавший обвал цен на билеты и хаос в отрасли.

Тем не менее некоторые российские критики и режиссеры не стали списывать кризис исключительно на состояние экономики и инфраструктуры, предложив культурологические причины упадка. Они отчасти объясняли беды киноотрасли «слабой киномифологией»; к созданию новой, позитивной государственной киномифологии призывали такие заметные в мире кино фигуры, как главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей и режиссер Никита Михалков. В 1992-м, жалуясь на нехватку в современном российском кино народных героев, Дондурей критиковал режиссеров за то, что они «описывают наше общество как бандитское, и этим мазохизмом бередят незажившие раны»[12]. Сходным образом в своей речи на съезде Союза кинематографистов РФ Михалков призвал к созданию положительного киногероя в ответ на непродуктивный цинизм и экранное насилие, чтобы восстановить культурный авторитет и экономическую стабильность российского кинематографа. Михалков даже смонтировал специальный ролик из недавних фильмов, чтобы, как пишет Нэнси Конде, «показать аппетит к немотивированному насилию и пренебрежение позитивными ролевыми моделями»[13]. Многие режиссеры, включая самого Михалкова с его фильмами-скрепами «Утомленные солнцем» и «Сибирский цирюльник» вняли зову, принявшись создавать положительные национальные мифы и героев, которые «идеализируют имперское прошлое и культуру России». Эти тексты проще всего понять, прибегнув к термину Фредрика Джеймсона «ностальгический фильм»: такие ленты не «представляют историческое прошлое в реальном свете; скорее, они показывают наши идеи и культурные стереотипы об этом прошлом» и «исполняют ностальгическое желание вернуться в прежние времена»[14].

Постсоветские работы Алексея Балабанова с их макабрической порнографией и насилием – это фильмы, в которых действуют неприятные персонажи, далекие от идеалов Дондурея и Михалкова, они представляют собой радикальную альтернативу постсоветским фильмам-скрепам и их дискурсивному построению государственности.