Балаустион

Критий сидел на подоконнике, задумчиво глодая стянутую на кухне сушеную рыбу. Ночь выдалась теплая, и мальчишка рискнул слегка приоткрыть тяжелую створу окна, чтобы впустить в комнату свежий воздух и лунный свет. Лисимед уже уснул, с головой закутавшись в одеяло. Критий, два часа провертевшись на кровати, в конце концов очутился у окна. С рыбой и невеселыми размышлениями.

Что-то произошло за время их отсутствия. Или еще раньше? Критий напряг память. Да, пожалуй, впервые это выражение в глазах отца появилось еще раньше. В первый день нового года отец позвал сыновей к себе в кабинет; после того, как эноматия Ореста Эврипонтида покинула агелу, они оба отсиживались дома. Эпименид сказал, что уезжает на Крит, к царю Павсанию, но сыновьям не придется скучать, дожидаясь его, потому что у него для них есть сюрприз. В городе объявился заезжий мастер фехтования, и он согласился взять обоих мальчишек в обучение. На полмесяца, не больше, но эти полмесяца могут дать очень многое. Конечно, условия там весьма суровые. Придется жить в доме за городом, питаться постной пищей и очень много тренироваться с оружием.

Конечно, мальчишки с восторгом согласились, уже предвкушая, как они будут щеголять перед товарищами новыми боевыми приемами. Тогда Критий не обратил особого внимания на грусть в глазах отца. Ее заметил Лисимед и высказал предположение, что, наверное, мастер очень дорого запросил с отца за это обучение, и тот, добрая душа, желая сделать приятное сыновьям, сделал серьезное кровопускание семейной казне. Молодость эгоистична, и мальчишки не нашли в себе сил отказаться от такой возможности. В тот же день молчаливый человек пришел в дом и отвез их в закрытой повозке в какую-то загородную усадьбу.

Там все было, как и предупреждал отец: высокий частокол вокруг дома, скудная еда и тренировки, тренировки, тренировки… Человек, занимавшийся с ними, был весьма неразговорчив и обучал их без видимой охоты. Однако в искусстве гопломахии он был настоящий виртуоз, и мальчишки подумали, что таким и должен быть настоящий мастер — немногословным и безразличным. Они слушались его беспрекословно и очень старались.

Спустя двадцать дней за ними приехали, забрав без всякого предварительного предупреждения прямо с тренировки. Снова была закрытая со всех сторон повозка и возничий, еще менее словоохотливый, чем их учитель. Доставив мальчишек домой, он тут же уехал прочь. Это случилось шесть дней назад, и дома уже все было так, как сейчас: «белые плащи» у ворот и во дворе, заплаканная мать и вернувшийся из поездки отец с наполненными безысходностью глазами. Выходить из дому им сразу категорически запретили, и лишь этим вечером Лисимед, поманив Крития в чулан, рассказал, что выяснил через Макина, раба, который ходил на рынок, что царь Павсаний умер, и в городе говорят, что в его смерти виноват его сын, царевич Пирр.

Критий сразу догадался, что именно в этом кроется странная перемена в поведении отца. Они с братом проговорили весь вечер, стоя самые различные догадки, но за недостатком сведений так ни к чему и не пришли. И вот Лисимед посапывает под одеялом, а он, Критий, все никак не может сомкнуть глаз.

Что же произошло?

Снаружи послышался шум, долетели голоса солдат, стоявших в карауле у ворот, затем заскрипела калитка. Критий встрепенулся. Посетители, в такое время? Он был уверен, что уже глубоко заполночь.

Спрыгнув с подоконника, мальчишка шмыгнул к двери, осторожно приоткрыл ее и бесшумно, как мышь, по привычке, полученной в агеле, выскользнул в коридор. Верхний этаж дома, где находились комнаты управляющего, большинства рабов и их с Лисимедом спальня, спал. Критий осторожно прокрался к лестнице и прислушался. Внизу слышался шум шагов, затем послышались мужские голоса. Один принадлежал отцу, другой был Критию незнаком. Отец и его посетитель находились в библиотеке. Снедаемый, с одной стороны, угрызениями совести, а с другой — желанием разгадать повисшую над домом тайну (а в том, что ночной визит напрямую к ней относится, Критий не сомневался), «волчонок» так же на цыпочках вернулся в свою комнату, достал из-под матраса тонкий загнутый гвоздь и, снова вернувшись в коридор, без труда справился с замком одной из кладовых. Она находилась прямо над библиотекой и, если прижаться ухом к полу, можно было четко слышать все, о чем говорят внизу. Факт, проверенный неоднократно.

Справившись с последними колебаниями — в конце концов, он имеет право знать, раз это касается его семьи — Критий упал на живот и приложил ухо к припорошенным мукой доскам пола. Первая же услышанная фраза вызвала у него учащенное сердцебиение.

— Один из охранников предупредил меня о твоем визите, элименарх Леотихид, — это был голос отца. — Я не ложился и готов выслушать тебя.

Леотихид Агиад!!! Всякому приверженцу Эврипонтидов — а принадлежность к той или другой партии определялась уже в агеле, и Критий как друг Ореста и сын Эпименида не мог быть никем другим — было известно, что это имя одного из злейших врагов. Что делает в их доме этот человек?