Балаустион

— То есть «говори, что тебе надо, и иди прочь», я тебя правильно понял, господин лафиропол?

— Не думаю, что ты посетил меня, чтобы поупражняться в красноречии, элименарх.

— Ну почему же, и это тоже, — насмешливый голос Леотихида звучал в ушах Крития непередаваемо гнусно. — Но главная моя цель — напомнить, что мы ждем от тебя безукоризненного соблюдения условий нашего соглашения.

«Соглашения»? Критий почувствовал, что его бросило в жар.

— Вы… — голос Эпименида дрожал. — Вы принудили меня к ужаснейшему злодеянию. Вы лишили меня чести, самоуважения, друзей. Вы разрушили мой мир, вынули из меня душу. Что еще вам нужно? Я… ненавижу себя, мне… противен каждый день, каждый час жизни, которую я не заслужил…

— Клянусь Аресом, не понимаю тебя, господин лафиропол: ты прекрасно справился со своей миссией, и Павсаний, да будет ему покойно в мире теней, благополучно скончался, как это и предполагал наш договор. Однако отношение к жизни — это твое личное дело, и ты волен делать с ней все, что заблагорассудится. Но — только после того, как ты исполнишь свои обязательства. Мы свои соблюдаем честно: ведь тебе вернули сыновей в тот же день, как ты вернулся в город, не так ли?

Двенадцатилетний мальчишка, лежавший на полу этажом выше, скорчился и оцепенел, раздавленный ужасом обрушившейся на него правды.

— А что вы сможете сделать, если я решусь… если я прямо сейчас пойду и повисну в петле? — глухо, с надрывом спросил Эпименид. — Что? Или брошусь на меч? Что вы сделаете? Спуститесь в царство мертвых, чтобы призвать меня к ответу?

— Нет, отправлю за тобой твоих дорогих деток, — легко ответил Леотихид. — Будь уверен, господин лафиропол, я сделаю это, клянусь всеми богами и жизнью дорогих мне людей. Так что если у тебя хватит глупости — и трусости — лишить себя жизни, не торопись переправляться через Стикс, подожди немного, несколько часов. Родственники обязательно к тебе присоединятся, и вы сможете идти в царство теней вместе. Быть может, Харон даже сделает вам скидку на переправе, за группу.

Долгая, тяжелая пауза.

— Вспомни, ради чего ты пошел на предательство, несчастный Эпименид, — мягко продолжал Леотихид. — Ради жизни своих сыновей. Так не делай теперь этой жертвы напрасной, не усугубляй своей вины. Ты, чего уж кривить душой, человек конченный. Твои демоны сожрут тебя — рано или поздно. Но не забирай с собой в могилу из-за своей слабохарактерности двух пацанов и молодую девчонку, им-то еще жить и жить. Исполни свое обещание, выступи на суде против Эврипонтида, а потом, если тебе так угодно, своди счеты с жизнью. Клянусь, что ни твои дети, ни жена не будут нуждаться до конца своих дней и не будут знать обиды со стороны дома Агиадов. Они нам не нужны.

Снова молчание.

— Ну же, выбирай, старик, — в голосе Леотихида зазвучало раздражение. — Твои собственные дети или сын Павсания. И не забудь, что ты уже прошел половину пути!

Слезы, обжигая Критию глаза, стекали по его скулам и капали на пол. Больше он не мог слушать.

С трудом поднявшись, он сел. Лицо его горело, в ушах шумело море. С минуту «волчонок» широко открытыми глазами смотрел в темноту, потом встал на ноги и, шатаясь, словно пьяный, заковылял прочь из кладовой, к дверям своей спальни. Он больше не скрывал звука своих шагов.

Это было ни к чему.

Копыта коней прибивали жухлые поляны шалфея и полынника, трещали опавшими ветками, вспугивали мелкую живность. Отряд съехал с дороги, двинувшись напрямую к лесу, темневшему на пологом склоне горы Менелая. Двигались не спеша: резвость коней потребуются, когда серых охотников, которые сами превратятся в дичь, выгонят из зарослей в поля. А в лес нужно войти тихо, чтобы не спугнуть чутких хищников, чтобы завести как можно глубже в пущу смертоносный серп облавы. Вот тогда затрубят рога, заулюлюкают егеря, с собак снимут повода, и начнется гон.

Леотихид ехал обок с царем, пытаясь унять свербившее в груди раздражение. Не то чтобы он не любил охоту, но сейчас, когда город кипит от напряжения и интриг, когда Эврипонтиды готовят свой ответный удар, когда в любой момент могут вспыхнуть волнения… Нет, он решительно не понимал брата. Ну и что, что в этом году волков в лесах вокруг Спарты втрое больше обычного? Ну и что, что серые бестии, оголодав, нападают на стада посреди бела дня? Селяне жалуются, ха! Великие боги, кому какое дело до этих селян!