Балканская звезда графа Игнатьева

Через час всё было кончено. Граф Готфрид Бульонский, чьё закалённое палестинским солнцем лицо напоминало терракотовую маску, обходил своих прокопчённых и забрызганных кровью воинов. Полководец остановился перед Жоффруа. — Как звать тебя?

— Я Жоффруа из Лангедока.

— За доблесть, проявленную в этом бою, так как именно вы, сударь, первым из братьев взобрались на крепостную стену, властью, данной мне Богом и императором, жалую вас и ваше потомство благородным рыцарским званием. Отныне и навеки вы, в честь вашего доблестного подвига, именуетесь рыцарем д’Аскалоном!

Жоффруа, не веря своему счастью, рухнул на землю, а на плечо ему лёг тяжёлый меч полководца.

Вечером у костра крестоносцы шумно праздновали победу, безудержно хвастались самими собой, своей сообразительностью, ловкостью, восхищались распорядительностью своих предводителей. Пьер пил не меньше других, но весь вечер оставался мрачен, молчалив и вял.

— Не грусти, — похлопал его но плечу Жоффруа, — обойдётся. Сегодня определённо весь мир сражался на нашей стороне, и, если бы многие из наших не задержались бы при разграблении лагеря, немногие из великого количества врагов смогли бы сбежать с поля битвы. Твоя добыча и награда ещё впереди!

Жоффруа и Пьер были близкими друзьями и немного соперниками. Но если Жоффруа — полуграмотный южанин из солнечного Лангедока, отличался жизнерадостным нравом, любил грубые шутки, вкус к которым унаследовал от предков-крестьян, то Пьер, незаконный сын аббата из Нормандии, был холодным и расчётливым авантюристом. И цели у них были разными. Оставив семью и опостылевший ему огород, Жоффруа с усердием неофита овладевал воинской наукой, мечтая о карьере наёмника. Такая слава отнюдь не прельщала Пьера. Ещё в детстве он был заворожён рассказом о чудодейственной силе Грааля — чаше божественной мудрости, из которой Иисус Христос вкушал на Тайной вечере и в которой хранится его кровь. Тому, кто узрел её, чаша Грааля давала бессмертие и вечную юность, а главное — чаша могла исполнять любое желание своего владельца. На выжженной от солнца библейской земле её тщетно искали многие. Искал её и Пьер. Предметом его вожделений была власть. Безграничная власть собственного ущемлённого самолюбия «бастарда» над людскими душами...

После празднования победы войско возвратилось в Иерусалим. Как-то вечером Пьер и Жоффруа через Яффские ворота спускались вниз по улицам, грязным, узким и тёмным, где стоял тяжёлый запах нечистот, крови и человеческих испражнений. За воротами Святого Гроба друзья повернули к югу — к церкви Святой Марии. Пьер набожно перекрестился, завидя её: — Помилуй, Господи, меня, недостойного и грешника великого, — и пояснил новоиспечённому рыцарю. — Это особый храм. Ассиряне говорят, что сама блаженная Матерь Божья стояла при распятии Сына своего, Господа нашего на том самом месте, где алтарь помянутой церкви. — Ага, ясно, — понятливо кивнул головой Жоффруа. Внезапно до них донеслись истошные женские крики. Крестоносцы прислушались, пытаясь определить, откуда доносятся звуки и, выхватив оружие, побежали на них. Что-то происходило в маленькой прилегающей церкви, где, как знал Пьер, всегда жили монахини. Глазам их предстала следующая картина. В центре храма был клубок барахтающихся тел. При их появлении клубок распутался, на полу осталась только женщина с бесстыдно задранным подолом. Рядом лежал труп священника с крестом в руках.

— Эй, проваливайте отсюда! — раздался сиплый, пьяный голос. Пьер с трудом разглядел в сумерках, что это был их старый знакомый — Большой Жан, простой латник из Прованса. Его длинную фигуру с непропорционально огромной, уродливой головой нельзя было забыть, раз увидавши. Одной рукой он цепко держал дрожащую от страха монахиню. Другой махал кривой саблей, тыкая ею в сторону крестоносцев. Сзади нерешительно переминались ещё несколько теней.

— Жан! — Жоффруа недовольно замотал бородой, — оставь эту бабу. Тут в городе довольно другой добычи.

И не подумаю. Это не твоё дело! — нагло отрезал Жан.

— Ты слышал, что тебе сказал Жоффруа?! — Пьер был спокоен с виду, но в его бесцветных глазах зажёгся поистине адский огонь. — Ты забыл, что месяц тому назад, когда мы брали город, мы здесь были первыми, храм — наш!