Балканская звезда графа Игнатьева

— Знаю. Это опасный противник. Не чета Горчакову. Того я подловлю на его старческом болезненном тщеславии. Иной склад характера у Игнатьева. Это один из немногих славян, который знает, чего он хочет, имеет известные убеждения и ясно высказывает свои мысли. Его надо будет изолировать от будущего переговорного процесса. Но меня сейчас другое волнует, — продолжал с той же раздражённой торопливостью канцлер. — Мы должны точно знать, что планируют русские на подступах к Константинополю. Что и когда? Медлить нельзя: я должен знать, что там у них происходит день за днём.

На Бисмарка устремился внимательный взгляд серых глаз собеседника. — Это не так просто, ваше сиятельство.

— Чёрт побери, информация нужна как воздух, а с кого её, спрашивается, стрясти? Ты что, мой маленький дурачок, думаешь, что меня волнуют интимные тайны русского царя и его юной любовницы?

— Нет, ваше сиятельство, но...

— Никаких «но»! — взорвался Бисмарк. — Ройте землю как кроты, только так, чтобы лап ваших никто не видел.

— Слушаюсь, ваше сиятельство, но для этого нам нужны их дипломатические шифры и коды. У русских появился новый какой-то мудрёный шифр.

— Так и займитесь этим, дружище. Карты вам в руки. Больше это организовать некому. Для этого я и плачу вам ровно столько, чтобы хватало не только на пиво и суп из бычьих хвостов. Ты же не баварский тугодум. Форвертс! Марш вперёд!

Лицо Штибера вытянулось, брови поползли вверх. Почтительно кланяясь, главный обер-шпион Пруссии попятился к двери. Когда он скользнул за неё ужом, клубы табачного дыма вновь потекли вверх, скрыв монументальную голову рейхсканцлера.

Трясясь в коляске, Штибер по дороге мучительно обдумывал приказ своего начальника. Задание не из лёгких. Вилли перебрал в своей голове всех известных ему лазутчиков и осведомителей: «Кого же подобрать на роль агента? Кого?». По словам Бисмарка, агент должен оставаться в тени, действовать самостоятельно, но без прикрытия, чтобы в случае чего от него можно было безболезненно отказаться. Колесо со скрежетом зацепилось за булыжник мостовой, и тут Штибера осенило. В цепкой памяти главы разведки всплыл взгляд человека из резиденции папского нунция в Вене. Этот старый дворец на площади Ам-Хоф, давно ставший центром политических интриг, примыкал к церкви «Девяти ангельских хоров». Монсеньор Антонио Саверио Де Лука, посланник римского паны при Австрийской империи, ставший с помощью Штибера неиссякаемым источником ценной информации из Вены для «Священного альянса», подвёл к нему благообразного человека в чёрной сутане. Голову монаха скрывал просторный капюшон.

— Позвольте представить вам, господин Штибер, отца Ляморта. Вы знаете, что наша паства готова отдать свои жизни, выполняя любые приказания понтифика. Отец Ляморт не просто преданный служитель престола Святого Петра — это карающая рука «Священного альянса».

Штибер в недоумении воззрился на кардинала.

И тогда монах резко откинул с лица капюшон. Его взгляд тяжёлый, прямой, пронзающий, взгляд бесцветных и бездонных глаз, казалось, проникал в самую душу. Даже такому прожжённому, видавшему виды цинику, как Штиберу, стало не по себе от этих глаз — как будто повеяло леденящим холодом преисподней...

— Уста их мягче масла, а в сердце их вражда; слова их нежнее елея, но суть их обнажённые мечи! — улыбнулся Де Лука.

Турецкий уполномоченный Садуллах-бей приехал в Казанлык для переговоров с русскими поздно вечером 31 января 1878 года. Добирался окольным путём через Берлин, Вену и Триест. Игнатьев не хотел вести себя строго по этикету, так как турок был его старым приятелем, и навестил его на следующее утро, не ожидая визита. Он был крайне удивлён, увидев, что Садуллах-бея сопровождает какой-то пожилой господин с явно европейской внешностью.

Так на политическом закулисье Балкан появился Ляморт.

ВЗГЛЯД ИЗ ПРОШЛОГО. ГЛАВА СОВСЕМ НЕПРАВДОПОДОБНАЯ

— Сударь, мы с вами знакомы?

Дмитрий Скалой удивлённо вскинул брови и посмотрел на собеседника.

— Вряд ли, месье. Хотя, впрочем, мы с вами могли пересечься во время моего путешествия с великим князем на Святую землю. Вы были в Иерусалиме или в Яффе три года назад?

— Нет. Хотя ваши глаза, точнее, их выражение, извините, до боли знакомо, — многозначительно заметил Ляморт. — Я плохо помню лица, но взгляд запоминаю почти безошибочно.

«Какой же странный этот тип, переводчик Садуллах-бея, — подумал Скалой. — Лицо совершенно без возраста, учтиво льстит, пытаясь подладиться к собеседнику. Надо держать с ним ухо востро!»

У самого Ляморта были бесцветные голубые глаза с мутными красными прожилками, в глубине которых были глубоко запрятаны «кошачьи» зрачки.