Балканская звезда графа Игнатьева

«Игра сделана! Джокер!» — Ляморт был счастлив. Эта новость воистину открывала радужные перспективы для его последующей деятельности.

Капитуляция была оформлена в виде русско-английского меморандума от 30 мая 1878 года, который не только отменил ключевое положение Сан-Стефанского договора о расширенных границах Болгарского княжества, но и попутно лишил Россию ряда важных завоеваний на Кавказе. Германскому канцлеру Отто фон Бисмарку оставалось лишь утвердить в Берлине это решение, присвоив себе титул главного балканского миротворца.

Наконец-то всё у него получилось именно так, как он и замышлял. И это главное. Это ли не чудо?

КАК УНТЕР НИКИТА ЕФРЕМОВ ЧУТЬ НЕ СТАЛ ЭНТОМОЛОГОМ

Жили в этом городке Сан-Стефано они уже с месяц. Провизии теперь хватало: ели вдосталь — белый хлеб из Одессы, суп каждый день, то рисовый с мясом и лимонами, то с коровьим маслом и теми же лимонами. По вечерам чаёвничали. Кто-нибудь приносил большой медный чайник. Солдаты усаживались, доставали краюшку хлеба, по-мужицки завёрнутую в тряпку, делили её поровну и балагурили, подначивая друг друга, вспоминая пережитое на войне.

— Войне теперь шабаш. Штабные сказывают, скоро и нам по домам.

— Да кто их разберёт. Турки вот стоят рядом, говорят, что мы не хотим замиренья.

— Никому на войне страдать-то не хочется: ни нам, ни турку. Своего хлеба хорошо если хватит до Великого поста. А что нам с этих Дарданеллов?

— Значит, нужны...

Весть о возвращении домой подтвердилась. 7 марта, когда был Никита ординарцем у полкового командира, сам услыхал, как господа офицеры говорили об этом. То-то радость! В те дни у офицеров были свои заботы: подвести итоги похода за Балканы, составить отчёты, а ещё солдат муштровать, чтобы не разболтались от вольной и сытной жизни. А им и здесь хорошо: пища вкусная, вино дешёвое — всего-то по 10 копеек. Время летело быстро. В свободное время повадился Никита ходить на прогулки по городку, смотрел, как цветут здесь разные деревья и виноградники, а потом шёл вдоль моря, любуясь на бушующие волны, плавающие суда, пароходы и разные греческие выдумки.

Раз как-то стало душно в квартирах. Дело было часов эдак в десять вечера: кто-то уже лежал, а кто-то сидел, разговаривал. Вдруг Никита почувствовал, что дом как будто вздрогнул, потом стала крыша скрипеть и лестница страшно затрещала. Вначале унтер закричал, кто, мол, там балуется — лестницу трясёт, а потом смекнул, что это землетрясение, и сейчас поднял всех на ноги: «Уходи, ребята, а то подавит нас всех!» Тут они все в одних рубашках, босиком, кто в чём был, так и выскочили из дома. «Все живы тут? — в дальнем конце улицы послышался встревоженный голос батальонного командира Дидевича. — Да вроде все. — Тогда приказ: отойти дальше от построек, оно ещё повторится». Ломанулись все с улицы да на огороды, а кто и попросту встал посередине двора. Ничего, Бог миловал. Греки потом говорили, что у них это часто случается.

4 мая они получили приказ снова готовиться в поход. Отдохнули, слава Богу, довольно. Через день, в восемь утра, их повели будто бы на бомбардировку Константинополя. Тут все и приуныли. «Это работа — не шутка: Константинополь — не что-либо, тут будет работёнка адская! — хмурясь, объяснил своему взводу Никита, — ляжем, ребята, костьми. Кто думал домой, вот тут ему и будет вечный дом». Пришли на позицию и расположились лагерем в три линии. Впереди в ослепительном голубом мареве Царьград — целый город стен, мрачных крепостей, стрелообразных минаретов, свинцовых и золотых куполов, воздушных башен, посреди некоторых гигантский полушар с четырьмя белыми башнями.

Айя-София. Святая София! А над ней обескровленный глаз солнца.

Простояли так они весь день, но ничего не было слышно. Переночевали — тоже молчат. «Ну и слава Богу», — с облегчением выдохнул Ефремов. А уже поутру пришёл приказ: войска на свои места. Опять вернулись в лагерь, расставили палатки. Так и май месяц прошёл, и навалилась на солдат другая напасть — турецкая жара. Пекла она так, что не было спасения. Ни учений, ни занятий по такой жаре. В палатке парило невыносимо, а снаружи вообще было чистое пекло — даже ветер и тот казался горячим. Потому большую часть дня приходилось лежать в палатках. Только к вечеру можно было выйти прогуляться.