Балканская звезда графа Игнатьева

ИГРА СДЕЛАНА!

Берлин — скучный город. Особенно в конце зимы, в вязкой гнили оттепели, которая с полицейской дотошностью погружает души жителей и гостей прусской столицы в тоскливое состояние. Кирхи, как красные каменные островки, похожие друг на друга, словно братья-близнецы, тонут в серо-бурых фасадах зданий. Только ветер своим пронзительным воем и взвизгиванием над черепичными крышами, как будто черти украли христианскую душу и никак не могут её поделить, изредка нарушает монотонные будни.

В каком-то смысле гнилая погода была на руку Бисмарку. Она не мешала ему сосредоточиться над делами. На столе была разложена пёстрая карта Турции с обозначенными на ней территориальными изменениями, определёнными Сан-Стефанским договором. Под столом, на персидском ковре, чинно и эффектно разлеглись два серо-стальных немецких дога. Напольные часы медленно, по-прусски методично, отсчитывали исторические минуты.

Ревностный католик, наполовину француз и наполовину немец по матери, русский посол в Берлине Павел Петрович Убри, буквально навытяжку стоял перед массивным 120-килограммовым «железным канцлером», с некоторой опаской косясь на мрачно поблескивающие зрачки догов. Убри представлял собой тип безличного дипломата нессельродовской школы de la bonne cause, не имевшего ни индивидуальности, ни собственного мнения. Накануне он встречался с Лямортом, который тщательно проинструктировал его к предстоящей беседе:

— Братья не забудут ваш вклад в общее дело! — многозначительно произнёс на прощание Ляморт. — Помните, что вы принадлежите к Ордену. Благодарите Всемогущего Господа, что Он из стольких тысяч избрал вас немногих и ведёт к цели, ещё вам самим неизвестной. Помните, что работа ваша — повиноваться и молчать. Вы должны считать этот мир большим проходным двором, не привязываясь ни к какому его углу. Любовь к отечеству, всё то, что связано с сентиментальными предрассудками, несовместимо с предметами необъятной обширности, составляющими цель Ордена...

— Что ж, господин посол, изменения, предложенные нашей доброй соседкой Австрией, — сказал Бисмарк, — кажутся мне не столь важными. Болгары в конце концов из Люле-Бургасского округа могли бы легко перебраться, если, конечно, пожелают того, в соседнюю местность создаваемого княжества болгарского. Австрийский проект клонится к созданию автономной Македонии. Во всяком случае, эти земли, или, если хотите, отступления в разграничении Болгарии, которые так требует Австрия, не стоят войны между европейскими державами. Всё это можно было бы избежать, если бы генерал Игнатьев вместо того, чтобы желать заключить блистательный мир, довольствовался бы более скромными и полезными результатами. Искренне советую вам вступить немедленно в переговоры с англичанами, а то Джон Булль начнёт опять упираться...

Бисмарк решительно перевернул карту, демонстрируя собеседнику, что настала неофициальная часть встречи.

— Мой дорогой друг, — он ласково приобнял Убри за локоть, — для нас уже накрыт стол в соседнем кабинете. Каждому человеку предназначено определённое количество вина и табака, я претендую на сто тысяч сигар и пять тысяч бутылок шампанского.

За столом Бисмарк продолжил беседу. Ловко отщипнув ножичком кусок телячьего жаркого, рейхсканцлер бросил его псам, которые, немедленно вскочив, жадно накинулись на мясо, пытаясь выхватить друг у друга кусок. Бисмарк улыбался, наблюдая за этой дикой сценой и, прикурив сигару, добродушно посмотрел на Убри. Его глаза излучали сплошное бюргерское добродушие, потеряв свой прежний стальной оттенок.

— Когда во время переговоров куришь сигару, — мечтательно произнёс Бисмарк, — испытываешь готовность пойти на взаимные уступки. Именно это и составляет суть нашей работы дипломата. Сигара положительно успокаивает, помогает держать темперамент в узде.

Широко открыв рот с рядом пожелтевших, по-щучьему острых зубов, Бисмарк, откинулся на спинку стула и выпустил струйку сизого дыма. Он укутал сто крупную голову колечками, отдалённо напоминавшими нимбы античных богов. Из этих клубов дыма до Павла Петровича донеслись насмешливые слова: «Так что о влиянии сигары на мировую политику можно только догадываться». Бисмарк рассмеялся, хотя хохот его больше походил на кашель простуженного моржа, если моржи вообще умеют кашлять.

Убри с готовностью кивал. Бургундское вино приятно кружило его голову, а доступность «этого великого человека» (der grosse Mensch), который так щедро и, главное, открыто делился своими политическими взглядами, действовала на него магически. Как взгляд удава на кролика.

— Давайте же договоримся, как немец с природным немцем, (а ваша покойная матушка носила славную фамилию фон Герман), — подчеркнул Бисмарк, переходя от приятных моментов к полезной фазе переговоров, — действовать согласно интересам наших великих держав. Вы — достойный слуга государя, я — верный немецкий слуга кайзера. Изменения, которые требует граф Андраши, так ничтожны, что не стоят и выеденного яйца.