Балканская звезда графа Игнатьева

Никита вдруг ощутил себя исследователем-натуралистом: его заинтересовали какие-то светящиеся жучки, каждый вечер летавшие над лагерем. В сумерках, например, один такой летит: покажет свет, потом опять нет, потом опять блеснёт. Как-то прямо перед ним пролетел такой светящийся жук, гудя, как струна контрабаса, и опустился на высокий стебель травы за его палаткой. Ефремову ужасно захотелось поймать этого красавца, он тихонько схватил свою фетровую кепку и стал подкрадываться на цыпочках к насекомому, качавшемуся на тоненькой былинке. Ближе, ближе... Унтер уже видел бархатистые чёрные усики, пушок на светящихся нижних крыльях. Напряжённая рука с кепкой нависла над цветком... И тут жук порх — полетел, трепеща своими узорчатыми крылышками. «Вот незадача!» — искренне огорчился Никита. Это только раззадорило его интерес к странным насекомым. Особенно его восхитил идеально правильный геометрический узор на крылышках. Вот же совершенное создание матери-природы, рассуждал Ефремов. Тогда Никита изменил военную тактику и к ловле загадочных насекомых подошёл основательно, соорудив себе сачок из проволоки и медицинской марли. У полкового фельдшера позаимствовал пустой пузырёк из-под нашатыря, чтобы было куда складывать добычу. На другой день казак залёг в саду в траве на поляне. Небо плыло над головой Ефремова, как бархатные луга его родной Мглинщины. Мириады цикад стрекотали в траве, и казалось: сам он оброс этой травой, слился с землёй в ожидании какого-то чуда. И его терпение было вознаграждено: сразу несколько светящихся жучков опустились неподалёку. Никита плавно взмахнул сачком, опустился на колени и осторожно извлёк из-под сачка первое насекомое, и стал внимательно рассматривать испод его светящихся крыльев. Наловил ещё с пяток таких же насекомых. Гордый сознанием собственных подвигов и достижением чудной награды, Никита радостно побежал в палатку. Ночью за стеклом насекомые светились и мерцали многоцветными огнями, а унтер всё глядел на них, зачарованно улыбаясь своим мыслям...

Утром на следующий день Никита проснулся ни свет ни заря. Но его ждало страшное разочарование: жучки, ползающие в баночке, утратили свой сказочный облик, превратившись в неприметные создания.

— Фу ты, чёрт! — шумно выдохнул Никита. — Это же обычные, не нужные никому серенькие жучки, и более ничего!

Огорчённый унтер вытряхнул жучков за палаткой на траву, надеясь, что те проветрятся, обсохнут на солнышке, вдруг да оживут.

А ещё Никита пожалел, что он так и не съездил в Константинополь на экскурсию. Был даже приказ, чтобы с каждой роты назначать по два человека и несколько офицеров, выдавалось им но рублю и пятьдесят копеек на расходы. До Сан-Стефано добирались из лагеря пешком, а уже оттуда железною дорогой ехали восемь вёрст до Царьграда. Спрашивали желающих унтер-офицеров, подначивали Никиту, не поедешь ли, Ефремов, но он отказался. Потом уже, конечно, каялся, что не поехал, но было поздно: прошёл слух, что конгресс в Берлине окончен и что войска скоро поедут в Россию.

Тут и подоспел приказ подвигать войска к морю к назначенным местам. Через три перехода достигли они местечка Иракли, где накупались вдоволь: вода чистая, от берега мелко, а если с корабельной пристани нырять — там глубоко. На базаре яств полно — виноград, арбузы, размером, правда, больше малороссийских кавунов и сочнее на вкус. Но больно дорого ломили цену турки да греки. Поэтому версты за две от города они с друзьями нашли большой огород, который караулили греки. Однако солдатская смекалка на что? Взяли уловку — один с одного бока арбуз тащит, другие — с другой, пока грек-сторож опомнится — они уже далече. Нашевеливали полные торбы и башлыки.

Но главное было другое. Запела душа у Никиты от сладкого предчувствия.

Домой, едем! Домой!

НА ВОЗВРАТНОМ ПУТИ

Подана в Петербурге 15 апреля 9 ч. пополудни.

Получена в С.-Стефано (время не обозначено).

Христос Воскресе! Увольняю тебя согласно твоему желанию от командования действующей армией, произвожу тебя в генерал-фельдмаршалы в воздаяние славно оконченной кампании. Надеюсь скоро обнять тебя здесь.

В.-Уч. Арх., отд. сек., д. № 42.

Раньше Никиты дома оказался главнокомандующий, Николай Николаевич. Произошло это так.

— На, — небрежно сказал Николай Николаевич, — возьми эту телеграмму, читай.

Скалон быстро пробежался взглядом по дешифрованному тексту: «Желаю, чтобы ты на возвратном пути не проезжал через Москву».

— Что это? — адъютант удивлённо вскинул брови, посмотрев в глаза великого князя.

— Что ты на это скажешь, а? Как тебе это нравится? Он запретил мне ехать через Москву! Скажу по совести: не думал ни о чём другом, как поклониться православным святыням, так же, как это я сделал, уезжая в армию. Господу Богу и Николе-угоднику обещал. Не ему. Понимаю, что в Петербурге не хотят для меня оваций...