Балканская звезда графа Игнатьева

Выехав в обед из Варшавы 29 мая первым классом, уже следующим утром Анучин оказался в Берлине. Главных русских переговорщиков — графа Шувалова и князя Горчакова там ожидали со дня на день. Первым делом Анучин отправился в русское посольство, располагавшееся в доме № 7 на знаменитой Унтер-дер-Линден, Липовой аллее, и был неприятно удивлён, что не только дипломаты не отличаются особой приветливостью к соотечественникам, но ещё и привратники и остальной персонал ни слова не понимают по-русски. По-немецки Анучин не понимал и совершенно игнорировал этот язык.

Первым, с кем ему удалось пообщаться, был Шувалов. Он обрадовался появлению деятельного и знающего Восток помощника в лице Анучина.

— Новостей очень много. С общим положением вещей, надеюсь, вы знакомы. Давайте, чтобы не терять времени даром, я введу вас в курс дела.

Выяснилось, что Англия с Россией, точнее, Шувалов с маркизом Салюсбери, втайне обо всём уже договорились.

— Дело за малым, — повторил граф, продолжая радужно улыбаться, — разделить Болгарию на два государства, позволить Европе назначать там правителей. На это, милостивый сударь, я охотно согласился, потому что в английских колониях губернатор не имеет права вмешиваться в судебные и административные дела. Это ерунда, мелочи, так сказать. Англичане также потребовали гарантий, чтобы обе части не соединились между собою в одно государство, для чего и хотят, чтобы у султана остались средства препятствовать соединению. Я против этого не возражал: хорошо, пусть так и будет. Главное для нас — это мир! На последних двух заседаниях в Царском Селе у государя мы подробно обсуждали наше положение и пришли к заключению, что оно таково, что следует многое уступить. А после последнего, дорогою в Петербург, Милютин — ваш, кстати, начальник, генерал, сказал мне: «Вы, граф, с потерею даже личных выгод и самолюбия должны скорее всё уступить, чем привести к новой войне, к которой мы не готовы. Ах да, чуть не забыл: англичане настояли на соблюдении интересов лондонского Сити: денежная контрибуция с Турции за военные издержки не должна лишить Англию её права как кредитора Порты. Мы не будем противиться и этому.

После подобной политинформации Анучин пришёл в полный шок. «Боже ты мой, что же мы делаем! Через несколько недель после подписания Сан-Стефанского договора, без видимого давления и по собственному почину, мы теперь режем по-живому Болгарию на две части и вместо прекрасного самостоятельного государства хотим создать пару каких-то недоносков! Это почти то же, что гарантировали нам англичане ещё до начала войны! Из-за чего же пролито столько дорогой русской крови, зачем же брошено столько денег и на долгое время подорвано благосостояние России? А честь нашего имени, а самолюбие нашей доблестной армии — всё, всё попирается и топчется в грязь! От недомыслия ли это, или в самом деле мы так слабы и наткнулись на непреодолимую силу?!»

После графа Шувалова Анучин направился к только что прибывшему канцлеру. Русский посол в Берлине Убри представил Анучина князю Горчакову, который оживлённо переговаривался с несколькими собеседниками. Одного из них Анучин знал ещё по военным временам — это был боевой черногорский воевода Станко Радонич. Вторым оказался председатель черногорского сената Божидар Петрович.

Нарядная одежда черногорцев, расшитая золотом, кстати говоря, одна из самых дорогих в мире, контрастировала с неказистым пальто русского канцлера, его широкими спальными сапогами и старомодной шапкой на голове.

Чуть привстав в кресле, канцлер подал руку Анучину:

— Извините, не могу вставать, но, несмотря на мою болезнь, в руки мои снова отдали интересы России.

— Ваше сиятельство, — ответил Анучин, — в ваших руках эти интересы, несомненно, будут обеспечены. Я уверен, что вы поможете достойно выйти России из затруднительного положения.

— Очень рад пополнению нашей делегации, новым силам, так сказать! — заметил Горчаков и вернулся к прерванному диалогу. Анучин прислушался — разговор шёл о территориальных притязаниях Австрии, намеренной значительно урезать границы Черногории по Сан-Стефанскому договору. Черногорцы что-то с жаром доказывали князю, а Горчаков настоятельно советовал черногорцам быть умеренными, не бряцать оружием и уступить что-нибудь австриякам:

— Если вам так понравилось Антивари, то отдайте Австрии за это хотя бы Спицу, — невозмутимо заявил Горчаков на очередную реплику Петровича.

— С удовольствием, — заявил Петрович, — только, господин канцлер, она и так австрийская. Под густыми усами черногорского уполномоченного на мгновенье промелькнула едва заметная улыбка, и политик обменялся многозначительным взглядом со своим товарищем.

Горчаков, не заметив реакции черногорцев, упрямо гнул свою линию: «Австрия хочет, чтобы путь, оставленный для Турции между Сербией и Черногорией, был расширен. Надо её удовлетворить по возможности. Пусть обе стороны отойдут, что называется, «с миром».